Интервью ректора Санкт-Петербургских духовных школ епископа Петергофского Амвросия представителям СМИ Германии

— Уважаемый владыка Амвросий, скажите, пожалуйста, что для Вас является самым важным в образовательном процессе духовной академии? На что Вы обращаете основное внимание, когда вы обучаете студентов?

— Главной задачей нашего учебного заведения является, прежде всего, подготовка священнослужителей нашей Церкви. Мы живем в такое время, когда качественно служители Церкви должны очень отличаться от тех, которые совершали свое служение в двадцатом столетии. Наше общество очень изменилось, и состав Церкви очень изменился. Стало намного больше молодых и образованных людей. Перед Церковью ежедневно появляются новые вопросы и ей бросаются новые вызовы. И поэтому священнослужитель сегодня, должен, наряду с теми характеристиками, которые присутствуют в жизни служителя Церкви, обладать и соответствующими знаниями. Не секрет, что в двадцатом столетии, в советское время, богословскому образованию в нашей стране развиваться просто не давали. Мы находились в замкнутых условиях и могли лишь поддерживать духовное образование в России. В то время как богословские и библейские исследования велись в других странах, в Советском Союзе это было совершенно немыслимым делом. И поэтому мы сегодня должны наверстывать упущенное.

Вместе с тем, мы очень активно пользуемся теми достижениями, которые были сделаны благодаря научным богословским исследованиям в Поместных Православных Церквях или в западных теологических учебных заведениях. Интеграция богословского образования в светское сегодня происходит, но не так, как нам хотелось бы. К сожалению, до сих пор не признаются государством дипломы, полученные в церковных учебных заведениях, не признаются и научные степени, которые здесь получают наши исследователи. Вместе с тем, существует уже государственный стандарт по теологии на таких ступенях, как бакалавриат и магистратура. В некоторых государственных и негосударственных университетах открыты теологические кафедры. Но среди всех учебных заведений нашей Церкви есть только одна семинария, которая имеет государственную аккредитацию. В структурах государственных, которые занимаются вопросами образования, до сих пор присутствует очень сильное атеистическое влияние и достаточно большое непонимание необходимости теологии в образовательной области в нашей стране. Тем не менее, диалог продолжается, и мы надеемся, что хотя и не теми темпами, которыми мы хотели бы, своих целей в свое время мы сможем достигнуть.

— Ощущаете ли Вы нехватку в священниках? Каким образом Вы готовите священников?

— Некоторое время назад мы перешли на трехступенчатую систему: бакалавриат, магистратура и аспирантура. Минимальный образовательный уровень для претендента, желающего принять священный сан — бакалавриат. У нас нет проблем с местами для священнослужителей. У нас еще много вакантных приходов. Проблема заключается в демографии. Был такой период, связанный с очень резким падением рождаемости в нашей стране, в начале 90-х годов. Поэтому мы, соответственно, недополучали нужное количество студентов. Сейчас эта ситуация исправляется. У нас нет пока проблем с кризисом призвания.

Я думаю, что общаясь с владыкой Волоколамским Иларионом, вы смогли убедиться в том, что в России, в отличии от Запада, церковная жизнь развивается очень большими темпами. Последние 20 лет истории нашей Церкви являются просто уникальными, неповторимыми. Ведь за теми цифрами, которые, я знаю, вам привел владыка Иларион, стоит очень многое. Очень трудно, наверное, просто так взять и построить десятки тысяч храмов. Невозможно по разнарядке открыть за это время почти 800 монастырей. Все это говорит об огромном всплеске религиозной жизни в обществе, в народе. Будущие священники именно из народа к нам и приходят.

До революции, как правило, духовенство было сословным. Сегодня среди тех, кто хочет быть священниками достаточно немного детей священников. Это и люди, которые получили уже высшее светское образование, и юноши, которые приходят к нам сразу же после школьной скамьи. На заочном секторе нашей академии обучаются представители более зрелого возраста. Среди них есть практикующие врачи, военные, даже преподаватели университетов. В течение какого-то периода своей жизни они очень сильно пересмотрели свое отношение к вере и обрели новый ориентир в своей жизни. Многие из них желают через какое-то время посвятить свою жизнь служению в священном сане. Мы, безусловно, это приветствуем, потому, что например офицер, который прослужил какое-то время в армии, получая сегодня духовное образование, желая стать священнослужителем, будет хорошим капелланом. Но для молодых людей существует традиционная система образования и воспитания.

— Вы тоже, по существовавшей советской практике, принимали крещение тайно?

— Я был крещен в младенчестве, и, наверное, тайно. В моем городе не было никогда храма, и я ездил на службы в соседнее село. Поэтому власти обо мне узнали не сразу. Потом служил в армии два года и учился в Московской духовной семинарии и академии. Затем был пять лет в Сретенском монастыре в Москве и после рукоположения во епископа полтора года был в Сибири, два с половиной года в Москве и пять лет уже здесь.

— Как Вы проходили армейскую службу?

— Тяжело, естественно, было. Но в моей службе никаких ужасов не происходило. Я служил в учебке два года, в учебной части. Это были 88-90 годы. Относились очень хорошо. И о годах службы очень хорошие воспоминания.

— Скажите, а каковы отношения Церкви и армии? Вы упоминали каппеланов.

— Они есть, их, конечно, мало, но при новом министре обороны этот вопрос решается очень конструктивно для представителей всех религий.

— Вы имеете в виду самого последнего министра?

— Да, при Сергее Шойгу. Некоторые наши студенты тоже служат в армии. Я с ними переписываюсь постоянно. И они попадают в совершенно разные условия. Есть части, где есть храмы, и они каждое воскресенье могут туда ходить, молиться, причащаться. Но, как пример, один из студентов мне написал недавно, что впервые за весь год, наконец, у него появилась возможность причаститься. Некоторые наши солдаты именно в армии приходят к вере и принимают крещение. Поэтому присутствие священника в армии, безусловно, необходимо.

— Значит, я начинаю обучение в духовной академии, а потом должен сделать перерыв, чтобы пройти службу в армии?

— Да, такое бывает. Хотя студенты академии могут получить отсрочку до конца учебы, но некоторые не хотят терять время и сразу идут в армию, тем более, в молодом возрасте, а потом возвращаются и завершают обучение.

— Если они не пользуются отсрочкой, то после окончания обучения они идут в армию или нет?

— Разные ситуации бывают. Иногда даже священников в армию призывают.

— А если кто-то отказывается от службы — отказники?

— У нас так просто отказаться невозможно.

— Как Вы определяете, годен ли человек для того, чтобы стать священником? Это решаете Вы?

— Тех, которые учатся у нас, мы уже рассматриваем как потенциальных священнослужителей. У нас существует воспитательский совет, который состоит из представителей администрации, курсовых наставников, духовника. И в числе многих других вопросов, воспитательский совет занимается и дисциплинарными вопросами. И если существуют такие проступки, которые являются препятствием для дальнейшего посвящения в священника, мы расстаемся с таким студентом.

— У нас священники проходят практику, и когда они работают тоже с верующими членами общины, тогда уже видно, подходит он для этой работы или нет. Есть ли у вас такого рода практика?

— У нас существует социальная практика, в которой принимают участие все студенты. Каждый студент, кроме того что он здесь учится, несет так называемое послушание. Кто-то работает на академическом сайте, кто-то занимается издательской деятельностью, другие занимаются работой с детскими домами, больницами, ходят в тюрьмы и т.д. Дело в том, что эти студенты у нас постоянно на глазах, мы живем здесь как большая семья. Мы знаем, если и не все, то очень многое про каждого, и положительного и отрицательного.

— Как вы выбираете людей? Есть ли какие-то вступительные экзамены? Должны ли они платить что-то за свое обучение или обучение бесплатное?

— Для того, чтобы поступить к нам, необходимо иметь рекомендацию от священника и епископа, и соответствующую характеристику. Безусловно, необходимо полное светское государственное образование, школьное. Необходимо, чтобы человек был уже достаточно хорошо подготовлен в начальном богословском образовании. Он должен свободно читать по-церковнославянски, показать знание достаточно большого количества молитв, ориентироваться в богослужении, знать основы Священного Писания: Ветхозаветной и Новозаветной истории, знать основные вехи истории христианской Церкви, и Русской Церкви в частности. Во время собеседования мы очень хорошо видим, живет человек церковной жизнью или нет. Безусловно, он пишет сочинение на тему, на которую может написать сочинение только религиозный человек. Если мы видим, что по своим человеческим качествам подходит, но по знаниям не дотягивает, мы зачисляем его на подготовительное отделение. Он проходит начальные ступени обучения один год, одновременно работает здесь, и, как правило, почти все, кто поступает на подготовительное отделение, через год зачисляются на первый курс.

— Кто финансирует обучение в академии?

— По поводу финансирования: наша духовная академия финансируется Патриархией, из Москвы. Очень небольшие средства дает наша Петербургская митрополия, мы принимаем частные пожертвования, если таковые бывают. То есть, полностью наша академия финансируется исключительно Церковью. Государством духовное образование не финансируется. Государство иногда помогает нам отреставрировать здания, которые являются одновременно памятниками архитектуры.

— Расскажите немного о жизни студентов. Каково их положение — социальное, материальное?

— Как правило, у нас студенты из семей среднего и ниже среднего уровня достатка. Одна треть студентов из неполных семей. Те, кто учатся на очном, конечно же, не платят за учебу ни в коем случае. Проживание, четырехразовое питание, обучение — все это абсолютно бесплатно. Им шьется специально и выдается форма — подрясник. Безусловно, все культурно-массовые мероприятия, поездки, паломничества тоже осуществляются за счет академии или благотворительных средств. Выплачивается совсем небольшая стипендия. Некоторые студенты, которые у нас несут внеучебную нагрузку, которая позволяет им платить повышенную стипендию, как бы небольшую зарплату, тоже могут получать работу, и мы платим за нее, пусть не очень большие деньги, но все таки они их зарабатывают. Таким образом, мы стараемся поддержать таких студентов.

— Ведутся ли в вашей Церкви дискуссии о реформах Литургии, изменениях языка, о переходе на современный русский? У нас об этом много спорят. Как Вы смотрите на эти проблемы? Готовы ли, например, перейти на современный русский во время богослужения?

— У нас такие вопросы действительно задаются, но дискуссия не является очень масштабной. Большинство наших прихожан не примут переход на русский язык. И в то же время, там, где община готова это принять, нет никакого препятствия для этого. Поэтому навязывать что-то сверху, каким-то административным решением — это было бы неправильно. Безусловно, церковнославянский язык в некоторых частях богослужения нуждается в правке, и об этом говорят очень многие. Это обсуждается у нас таким органом, как Межсоборное присутствие, и там вырабатывается соответствующее решение. У нас, например, в духовной академии, мы читаем традиционно апостольское послание на церковнославянском, которое распевается (читается нараспев, традиционно для Церкви), а потом выходит священник, или кто-то еще, и просто его читает на русском языке, как некое объяснение, в форме толкования, объяснения, проповеди. Таким образом, мы соблюдаем традицию, и в то же время даем пояснение. Мне кажется, просто нужно более активно заниматься изучением церковнославянского языка.

— Считаете ли Вы церковнославянский язык связующим элементом, который объединяет Православные Церкви — Сербскую, Болгарскую, как, например, латынь была когда-то таковой для Католической Церкви?

— Буквально несколько дней назад я сопровождал в Петербурге Патриарха Сербского. Мы служили в Казанском соборе и сербы, которые у себя на родине служат на сербском языке, все возгласы на нашем богослужении давали на церковнославянском. Хотя сейчас в Сербии, в большей степени, богослужения совершаются на сербском, но, тем не менее, основа одна, поэтому мы, конечно, друг друга понимаем. Я считаю, что, несмотря на национальный перевод, язык все равно остается связующим звеном. Но, на самом деле, мне кажется, что этот вопрос не представляет особой проблемы.

— Вы сказали о том, что, к сожалению, пока государство не признает ученых степеней религиозных учебных заведений. В чем, собственно, проблема?

— В системе российского образования не было никогда той модели, которая присутствовала в Европе или в других славянских странах. Насколько мне известно, некоторые европейские университеты обязаны своим становлением именно богословским учебным заведениям. И традиционно включали в себя теологические факультеты. А у нас религиозное образование развивалось по отдельному пути, оно всегда было отдельно стоящим. Не по факту, а административно. Например, Петербургский университет и духовная академия до революции часто имели одних и тех же профессоров, преподававших и там, и там. Но в Петербургском университете не было никогда теологического отделения. И, конечно же, огромный след оставил XX век, атеистическое образование, и сейчас теологию не хотят признавать как науку.

— Университеты или государство? Кто не хочет признавать теологию как науку?

— У нас университеты находятся в прямой зависимости от государственных структур, от Министерства образования. Я знаю, что в той же Америке или в Европе учебные заведения более самостоятельные. У нас все зависят от Министерства образования. И, поэтому, признание должно, прежде всего, осуществить государство, и тогда это признание осуществится и в университетах.

— Сколько у вас студентов сейчас учится? Какие есть семинары, лекции? И есть ли какая-то возможность женщинам получать такого рода образование?

— Сейчас у нас нет точной статистики по студентам, потому что мы еще не приняли новых студентов на следующий учебный год. Могу по прошлому году сказать: более 300 студентов на очном отделении и более 300 на заочном. Традиционно, на пастырско-богословском отделении, на бакалавриате и в магистратуре у нас учатся только юноши, как будущие священники. Хотя в этом году мы рассматриваем возможность зачисления на бакалавриат монахинь из женского монастыря. В аспирантуре у нас учится пока одна девушка. А в регентском — практически только девушки, и на иконописцев почти одни девушки учатся. Я не исключаю того, что наступит такое время, когда и на бакалавриате у нас будут учиться девушки, на теологическом отделении. Но это будет оправдано только тогда, когда государство даст нам аккредитацию. В противном случае теологическое образование, получаемое девушками, не будет востребовано. А вот если мы получим аккредитацию, и выпускница получит диплом государственного образца и будет иметь право преподавать в школе, тогда да.

— Сколько духовных академий существует вообще в России и школ подобного типа?

— В России две: Московская духовная академия и Петербургская духовная академия.

— Этого достаточно для такой большой страны?

— У нас есть еще много семинарий, часть из которых осуществляют не только бакалаврскую программу, но и магистерскую. Сейчас более 30 семинарий. Более того, в Москве существует еще Свято-Тихоновский университет, негосударственное учебное заведение, но это более светский вуз, и Российский православный университет, который так же существует, как светское учебное заведение. У нас здесь в Петербурге есть Русская христианская гуманитарная академия, которая тоже является негосударственным учебным заведением. Все они осуществляют образование по направлению религиоведение и теология, но это не церковные учреждения.

— Вопрос по поводу вашего отношения к государству. Вы сами говорили о пути Церкви в последние 20 лет, очень своеобразном пути, и некоторые наблюдатели считают, что вы находитесь на пути к государственной религии. Какова же на самом деле дистанция, и сколько есть близости между государством и Церковью? Что, Вы считаете, было бы желательно в данном случае?

— Мы сегодня живем в уникальное время: таких отношений между Церковью и государством не существовало никогда в истории Русской Церкви. Церковь еще никогда не была настолько свободна от государства. У нас складываются очень хорошие партнерские отношения, но Церковь, я верю, никогда не станет государственной. Государственной когда-то уже наша Церковь была, и мы знаем минусы этой модели. Никто в этом не заинтересован. Но партнерские отношения, безусловно, необходимо совершенствовать, укреплять. И это нормально.

— Какие у Вас есть пожелания к государству в ближайшем будущем, какие-то пожелания, которые Вы могли бы высказать государству на ближайшие 15-20 лет?

— Я, наверное, могу говорить только о своей сфере деятельности, а не от имени всей Церкви, это не мой уровень. Я бы сказал, что как ректор духовной академии я бы очень хотел, чтобы государство признало традиционную роль и значение таких учебных заведений, как Московская и Петербургская духовные академии, и при сохранении нашей традиции признало бы наше духовное образование. Вот мое личное пожелание на современном этапе.

— Есть ли в России уроки религии? Включены ли они в школьную программу?

— У нас нет в школе уроков религии. У нас есть такая образовательная область, как «Основы религиозных культур и светской этики». В рамках этого предмета, который преподается в четвертом классе школы, есть предмет «Основы православной культуры». Вообще там много предметов: основы православной культуры, исламской культуры, иудейской культуры, буддистской культуры, история мировых религий, основы светской этики. Среди этих предметов родители и дети могут выбирать сами. И поэтому какая-то часть родителей и детей и в нашем городе, и в других городах выбирают «Основы православной культуры». Но это не религиозный предмет, это культурологический предмет.

— Этих учителей не вы готовите?

— Мы помогаем в подготовке этих учителей в соответствии с договором, который существует с Департаментом образования и с академией постдипломного образования. Мы являемся носителями православной культуры, а без носителей как можно говорить о самой культуре?

— Получаете ли вы какую-то пользу от того, что президент родом из Петербурга? Как, например супруга предыдущего президента, Светлана Медведева, помогала при восстановлении собора в Кронштадте?

— Я возглавлял комиссию по художественному убранству Кронштадтского собора, когда его восстанавливали. Мы очень рады и приветствуем, когда восстанавливаются храмы и монастыри, но мне кажется, что стратегически очень важно было бы для нравственного состояния общества осуществлять помощь именно в подготовки священнослужителей. Государство не помогает готовить священнослужителей.

— Президент подарил собору в Калининграде, к юбилею Калининграда, орган. Что бы вы хотели для Петербурга получить в качестве такого подарка?

— Я думаю, что Петербург во многом своим внешним видом, тем уходом, теми реставрационными работами, которые производятся, конечно, во многом обязан тому, что отсюда родом и премьер-министр, и президент. Они, действительно, очень любят свой город и очень многое для него делают. Вы знаете, что очень многие значимые международные события происходят именно в Петербурге. Поэтому, конечно, наша государственная власть для Петербурга делает очень многое.

— Есть ли разговоры какие-то об интеграции, например, университета и вашего учебного заведения, если случится такая интеграция, хотели бы Вы ее? И как представляете себе такую модель, если вы вдруг станете частью, например, какого-нибудь университета?

— Знаете, все те представители Поместных Православных Церквей, которые посещают нас, мне не раз говорили: «У Русской Церкви есть возможность содержать собственные учебные заведения. Обязательно сохраните эту модель». И я не представляю себе ту ситуацию, когда духовное учебное заведение становится частью светского университета. Такого, кстати, не было в нашей истории, как я уже говорил. Но благодаря университетским преподавателям, профессорам, благодаря нашему общению, конечно же, мы очень многое можем делать друг для друга. Сегодня в духовной академии преподает немало профессоров из Петербургского государственного университета и из других государственных университетов города. И мы очень благодарны этим преподавателям. Они обладают опытом научной работы, они во многом нам помогают решить проблемы и заполнить те пробелы, которые являются наследием двадцатого столетия, когда нам не давали развиваться, когда фактически никто из светских преподавателей не мог преподавать в духовном учебном заведении. Но здесь есть свой уклад — уклад церковной жизни. Конечно же, секуляризация дает знать о себе и у нас, ее натиск очень мощный. Поэтому мы изо всех сил должны сохранить и улучшить тот микроклимат, который существует именно в церковном учебном заведении.

— Вы знаете, в эти дни Православной Церковью готовится юбилей Крещения Руси. Но когда праздновалось 1000-летие Крещения, тогда было, по-моему, много помощи предоставлено Католической Церковью. Сейчас только нунций приедет из Рима на юбилей 1025-летия в Москву, но не будет представителя Священного Римского Престола. Почему, как Вы думаете? И еще один вопрос. Патриарх из Константинополя, как бы самый высший Патриарх Православия, тоже не будет в эти дни присутствовать в России. Это, как Вы думаете, плохо или хорошо?

— По поводу второго вопроса. Насколько мне известно из переговоров, которые прошли вчера между нашим Патриархом и Константинопольской делегацией, было сказано о том, что Патриарх Константинопольский не приезжает по состоянию здоровья. И наш Святейший Патриарх выразил пожелания ему доброго здоровья, помощи Божией и мужества в его трудах. Мы, кстати, своей академической делегацией весной посетили древнюю Византию, были у Патриарха Варфоломея. У нас здесь учатся постоянно от него студенты, один из наших выпускников сейчас входит в делегацию Константинопольского Патриарха. В этом году еще один выпускник также ушел служить на Фанар. И мы видим, в каких условиях он совершает свое служение, оно действительно требует большого мужества.

Что касается первого вопроса, я не могу на него ответить достаточно объективно, могу лишь выразить предположение, потому что это не моя сфера. Сначала, с 1988 года, с 1000-летия Крещения Руси, началось изменение отношения к Русской Церкви. Вы очень хорошо знаете, какие отношения были между властью и представителями Церкви в то время.

Отвлекусь немного. Когда в Ленинград пришел митрополит Никодим (Ротов), Ленинградская епархия находилось в очень тяжелом состоянии. Пасха. Ночь. Богослужение в кафедральном соборе. Начинается крестный ход. В соборе отключается свет. Вокруг собора специально подготовленные люди устраивают страшный шум. Когда выходит крестный ход, эти люди толпами врываются в него, разбивая его и вышвыривая из него священников. Архиерей едва доходит и начинает богослужение. В результате митрополит Никодим принимает мудрое решение. Он приглашает из Финляндии, если я не ошибаюсь, лютеранского архиепископа, и власть в городе, узнав, что в городе будет представитель иностранного государства, представитель другой Церкви, конечно же — запрещает уже так поступать. Крестный ход проходит нормально.

Я могу предположить, что в 88-м году очень многие представительные делегации всех Церквей были приглашены нашей Церковью для усиления авторитета. Возможно, это было требование и советского правительства, я могу лишь предполагать, я не могу достаточно точно ответить на этот вопрос.

А поскольку вы заговорили сегодня о 1000-летии Крещения Руси, мы приготовили небольшие подарки для каждого из вас. И в числе этих подарков будет запись концерта на 1000-летие Крещения Руси. Он прошел тогда в Большом театре. Я помню, тогда я только окончил школу, готовился идти в армию. Прихожу с улицы домой, включаю телевизор, и вдруг вижу хор Троице-Сергиевой лавры. Это было невероятно! Потому что в то время мы жили от смерти одного генерального секретаря до смерти другого — для того, чтобы увидеть по телевизору Патриарха. И вот теперь мой одноклассник из семинарии нашел эту видеозапись в архивах государственного телевидения, и с помощью Троице-Сергиевой лавры мы ее издали. Поэтому в год 1025-летия Крещения Руси я хотел бы, чтобы у каждого из вас была запись празднования 1000-летия Крещения Руси. Сюда еще входит CD с видеозаписью богослужения в нашем храме Патриарха Кирилла, а также звукозапись наших хоров, и книга, посвященная истории и этого здания, и академического храма.

— Спасибо большое! У нас еще остались два вопроса. Мы говорили на тему «государство и Церковь». Меня интересует, как вы реагируете на провокации в ваших храмах? Для вас это тема, которая бурно обсуждается. И, как Вы думаете, государственная реакция была соответствующей или нет? И, в общем-то, показатель того, как вас общество принимает — ваша реакция. Я, как посетитель с запада, как и многие, которые постоянно приезжают в Россию, очень часто получаю впечатление, что материализм у вас в обществе продолжает главенствовать. И это следствие того, что очень велико социальное разделение в обществе. Что это означает в деле духовного воспитания? Вам надо больше заботиться о людях, быть им наставником, чем это было раньше?

— То, о чем вы спросили, говорит о том, какие огромные задачи стоят еще перед Русской Церковью. Однажды Святейший Патриарх Кирилл говорил о том, что успех нашей миссии действительно будет виден тогда, и мы должны над этим работать, когда в обществе будет как можно меньше разводов, как можно меньше абортов, и как можно больше из жизни общества уйдет негатива. Мы прекрасно понимаем, что на пути у этой деятельности будут выстраиваться естественные и не очень естественные преграды. Мы прекрасно понимаем, что тот потенциал, который работает против нравственного состояния общества, очень велик. Но мы — люди верующие, и мы хорошо знаем, и каждый на собственном примере, и на примере нашей церковной истории, что подчас, очень может быть незначительные с точки зрения масштаба общества деяния, подкрепленные молитвой и верой, с помощью Божией, могут приносить очень большие плоды.

Позиции верующего и неверующего человека действительно очень разные. Я уже много говорил сегодня о том, что воспитывая молодых священников, будущих священников, мы очень много уделяем внимания служению ближнему. Вы должны понять, что в советское время Церковь просто не имела права служить ближнему. Более того, в советское время власть говорила о том, что у нас в государстве нет проблем: нет бедных, нет несчастных. И поэтому Церковь была скована и идеологией, и не имела возможностей. Это наложило отпечаток на род деятельности старшего поколения священнослужителей. Именно поэтому мы пытаемся изменить лицо Церкви в представителях молодого поколения.

Что касается того провокационного случая, о котором вы упомянули, — безусловно, на нем паразитируют очень многие люди, которые не имеют отношения к Церкви. Церковь дает лишь нравственную оценку. А нравственная оценка здесь однозначная — отрицательная. И здесь не может быть никаких споров. Что касается государственной реакции, она вырабатывается в ответ на реакцию общества. Иногда в наш адрес звучат обвинения такого типа: «Почему вы не ходатайствуете о помиловании?» Ко мне часто обращаются люди, находящиеся в заключении, с просьбой о ходатайстве об уменьшении срока заключения, с просьбами стать поручителем. Я говорю: «Хорошо, а как я могу стать вашим поручителем, если я вас не знаю? А не зная вас, я не могу понять, искренне ли вы сожалеете о вашем поступке или нет».

Могу привести в пример подобные ситуации в школе, в классе. Если, допустим, одноклассники берут на поруки какого-то не очень хорошего ученика — они его знают, безусловно. Здесь то же самое. Для того, чтобы мы могли ходатайствовать о человеке, мы должны быть уверены в нем. Мы должны ему помочь, но помочь можно только тому, кто сам стремится к тому, чтобы изменить себя. Это касается не только этих людей, это происходит с каждым человеком, который приходит в Церковь. Бог ведь спасает нас не без нас. Он ждет от нас усилия и шагов, и только тогда Он нам помогает. Так же поступает и Церковь. И, поэтому, мне очень печально и трагично смотреть на этих людей. Грех ведь силен только тогда, когда за ним нет покаяния. И это — самое страшное состояние человека. Когда нет покаяния, человек умирает духовно.

Нет такого греха, который Господь не может простить, и который мы, как люди, не можем простить (а мы менее совершенны). Но есть грех, который абсолютно закрывает возможность прощения, — это страшная гордыня и нераскаяние. Неужели вы думаете, что если бы эти люди искренне покаялись в своем поступке, Церковь бы не обняла их? И, конечно, мы искренне сожалеем о них, этих людей просто очень жалко. Жалко потому, что они сами загнали себя в такое состояние, в котором пытаются оправдать себя и еще привлечь на свою сторону подобных себе. Это умножение греха в мире. Но мы верим, что если мы будем молиться за них, то в свое время Господь все равно коснется сердец этих людей. Многие из тех, что громили храмы в начале XX века, многие, что убивали священников, в конце жизни каялись, становились верующими людьми и снова строили храмы. И вот если это произойдет в жизни этих людей, это будет счастье, прежде всего, для них, и для нас.

— Спасибо большое за Ваше гостеприимство! Это было необыкновенно интересно для нас. Действительно, это очень интенсивная и интересная беседа!

Патриархия.RU