«Он был награжден многими талантами...»

29 января 2014 г.

 Игумена Марк (Лозинский) 1957 году был принят сразу в 3-й класс Московской духовной семинарии, успешно закончив которую, был принят в 1959 году в Академию.

19 декабря 1962 года принял иноческий постриг с именем Марк. В 1963 году окончил Академию со степенью кандидата богословия и оставлен в ней профессорским стипендиантом. Начал преподавать гомилетику в семинарии (с 1965 года — и в Академии). C марта 1964 года стал сотрудником (а с сентября того же года — помощником заведующего) Церковно-археологического кабинета.

С 1968 года он — доцент МДА. В 1969 года возведён в сан игумена. В начале 1969 года игумен Марк сделал доклад «Великий учитель русской церкви (к 75-летию со дня кончины Феофана Затворника)». В первой половине 1970-х годов группа православных священнослужителей, среди которых были игумен Марк (Лозинский), иеромонах Елевферий (Диденко), архимандрит Георгий (Тертышников) и протоиерей Георгий Глазунов, тайно извлекли и перевезли останки Феофана Затворника в Троице-Сергиеву лавру.

Магистерскую диссертацию «Духовная жизнь мирянина и монаха по творениям и письмам епископа Игнатия (Брянчанинова)» он защитил 12 июня 1969 года и в декабре того же года был утверждён профессором Академии. В начале 1971 года сделал доклад «Святой Николай, архиепископ Японский». Многие его статьи были опубликованы в «Журнале Московской Патриархии» (1965, 1967, 1968, 1970, 1973), в бюллетене Среднеевропейского Экзархата «Stimme der Orthodoxie» (Голос Православия) (1968, 1969, 1970, 1972), в журнале Патриарших приходов в США «One Church» и в «Вестнике Русского Западноевропейского Экзархата Московского Патриархата».

Скончался 29 января 1973 года.

В №  2 «Московского журнала» за 2011 год были опубликованы мои воспоминания об архимандрите Матфее (Мормыле). В этих воспоминаниях речь шла и об игумене Марке (Лозинском) — друге отца Матфея (к сожалению, по моей вине в статью вкралась ошибка: с отцом Марком меня познакомил не иеромонах Варнава (Кедров), а иеромонах Варнава (Улитин), скончавшийся в Троице-Сергиевой лавре в 1967 году). Здесь же я хочу подробнее рассказать об игумене Марке, каким я его знала.

Игумен Марк (в миру Сергей Ростиславович Лозинский) родился 4 июня 1939 года в Ивангороде Ленинградской области в семье священника. По его собственным словам, с малых лет он хотел стать священником, пойти по пути родителя. Но у его мамы, Софьи Емельяновны, такое желание сына вызывало страх: время было сложное — так называемая «хрущевская оттепель», вновь закрывались храмы и монастыри, священники подвергались преследованиям… Старший сын Борис учился в медицинском институте, и она не теряла надежды, что и младший станет врачом.

Сергей после окончания школы, опасаясь за здоровье матери, с тяжелым сердцем подал документы в медицинский институт, но, несмотря на хорошие оценки, не прошел по конкурсу. Мне он рассказывал, что с радостью воспринял это как волю Божию. Софья Емельяновна, напротив, расстроилась, но после долгих бесед с сыном приняла его выбор. На следующий же день Сергей поехал в Троице-Сергиеву лавру поступать в Московскую духовную семинарию.
Как вспоминал отец Марк, принимавший документы задавал много воп­росов, пытаясь выяснить, насколько серьезно решение юноши поступить в семинарию. Потом они пошли в актовый зал: «Я понял, что решение Ваше серьезно, знания Ваши весьма превосходят обычных поступающих, но я должен Вам сказать, что время наше непростое, каждого, пришедшего к нам, ожидают нелегкие испытания. Мы обязаны о каждом сообщить в органы по месту жительства. Туда Вас обязательно вызовут, будут убеждать забрать документы. Потом это продолжится и здесь. Готовы ли Вы к этому?» Сергей ответил: «Я это знаю и готов к испытаниям, надеясь на помощь Божию». Его зачислили в МДС сразу на третий курс. Шел 1957 год.

По возвращении Сергея домой (в те годы семья жила в Костроме) испытания действительно начались. Из института через старшего брата передавали извинения: произошла, мол, досадная ошибка, вы приняты. Представители местного КГБ уговаривали забрать документы из семинарии и вернуть их в инс­титут. Сергей оставался непреклонен. Однако и в семинарии его не оставляли в покое: периодически вызывали в соответствующие инстанции, предлагали доносить на товарищей. Я так подробно на этом останавливаюсь, потому что все это сказалось на здоровье молодого человека — вскоре начали проявляться первые признаки диабета.

Диабет, кстати, и явился поводом моего знакомства с отцом Марком. В 1963 году летом я приехала в Троице-Сергиеву лавру. На пути в Троицкий собор мне встретился знакомый иеромонах Варнава (Улитин) и сказал, что некоему молодому иеродиакону нужна моя консультация (я по профессии окулист). Отец Варнава проводил меня в Церковно‑археологический кабинет (по сути — музей), в котором нес одно из своих послушаний отец Марк (Лозинский). Он поприветствовал меня, пригласил сесть. Первые минуты мы обменивались незначительными фразами, присматриваясь друг к другу. Через тяжелые стекла очков на меня смотрели изучающие, внимательные и добрые глаза. Мы долго разговаривали. Отец Марк расспрашивал меня о работе, о жизни, о ярославских храмах, о вере… Я же пыталась выяснить характер его недуга и пришла к печальному выводу: передо мной человек с юношеской формой диабета, трудно поддающейся лечению (причина заболевания — стрессы). Затем отец Марк попросил меня быть его постоянным врачом. Я поблагодарила его за доверие, но сказала, что живу‑то я в Ярославле и часто не смогу приезжать. На это отец Марк ответил: «Вы приезжайте, когда сможете, а я больше ни к кому не стану обращаться». А затем добавил смущенно: «Вы не могли бы посмотреть и моего друга, у него тоже проблема с глазами?» Речь шла об отце Матфее (Мормыле).
Причиной моего частого посещения лавры теперь стала и необходимость контроля за состоянием зрения отца Марка. Встречались мы в его кабинете, посвященном Святейшему Патриарху Алексию (Симанскому). Стены были увешаны фотографиями Патриарха с детства и до последних дней его жизни. На одной из фотографий рядом со Святейшим были запечатлены два иподиакона. Один из них — отец Марк. Я удивилась: «Отец Марк, это Вы?» — «Да, я был иподиаконом Святейшего короткое время. Помню один каверзный случай…» И он стал рассказывать. Однажды во время литургии в Богоявленском соборе при великом множестве священнослужителей после малого входа в алтаре все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Единственное свободное прост­ранство — Горнее место. И вдруг отцу Марку велят срочно принести что‑то (детали я забыла), что находится по другую сторону святого престола. Он ринулся было пробираться через толпу священнослужителей, но понял, что сделать это трудно, а его торопят: «Скорее, Сергей, скорее!» Тогда он поспешил к Горнему месту прямо перед Патриархом и, не поднимая глаз на Святейшего, тем же путем вернулся обратно. Тут раздался грозный голос одного из митрополитов: «Как ты осмелился пройти в такой момент по Горнему мес­ту?» Отец Марк, пребывая в большом напряжении и сильно волнуясь, ответил, видимо, не очень тихо: «Тогда благословите, владыка, крылышки». Раздался тихий смех Святейшего. «Я взглянул на него виновато и увидел: глаза‑то у него добрые и он пытается скрыть улыбку».

В 1959 году Сергей Лозинский успешно окончил семинарию и был принят в академию, где на первом же курсе подружился с Левой Мормылем. Это была крепкая дружба двух глубоко верующих юношей, обладавших большим умом и разнообразными талантами, чем они явно выделялись среди других сокурсников. Сергей был на год моложе Левы и признавал превосходство друга, относился к нему с любовью и заботливостью младшего брата к старшему. Лева отвечал такой же теплотой и заботой. Оба они хотели принять монашество и к концу второго курса пошли к наместнику лавры архимандриту Пимену (Хмелевскому) с горячей просьбой принять их в монастырь на любое послушание. В то время в монастырь практически никого не принимали, но наместник, видя их искренность, ответил: «Ладно, посмотрим», — и благословил ехать на каникулы по домам. Друзья обрадовались: а вдруг и монашеский постриг они примут вместе? О времени возвращения в монастырь решили сговориться в письмах. О дальнейшем мне рассказывала мама отца Матфея Анна Леонтьевна.

Лева написал Сереже, ждет ответа, а ответа нет. Время отпуска приближается к концу. Шлет второе письмо — опять без ответа. Шлет телеграмму — бесполезно. В расстроенных чувствах, не зная, что случилось, решил возвращаться в лавру. Такие же волнения были и у Сергея: в ответ на его письма Льву — молчание. Каникулы заканчиваются, пора возвращаться. В Москве на Ярославском вокзале он в последний момент втиснулся в электричку на Загорск. Лето, жара, народу битком. И вдруг Сережа увидел впереди спину Левы, стал к нему протискиваться. Отец Матфей вспоминал: «Стою, уставший, ноги гудят, настроение скверное. Вдруг слышу — кто‑то толкает в плечо. Оглянулся — Сережка. Радости нашей не было предела». Успокоившись, стали выяснять, почему их письма оставались без ответа. Оказалось, ни тот, ни другой ничего не получал. Позднее мама Сергея Софья Емельяновна призналась: что сын станет священником, она смирилась, но вот монахом… Так вот, она договорилась со знакомой, работавшей на почте, чтобы все письма с той и с другой стороны отдавали ей…

По окончании второго курса друзья вступили в братство Троице-Сергиевой лавры, 19 декабря 1962 года приняли иноческий постриг — Лев с именем Матфей, Сергий с именем Марк. В апреле 1963‑го в 24‑летнем возрасте отец Марк был рукоположен в иеродиакона и в этом сане окончил академию со степенью кандидата богословия. Его оставили при академии в качестве профессорского стипендиата и преподавателя гомилетики в семинарии. С марта 1964 года иеродиакон Марк был сотрудником, а с сентября того же года до своей кончины — помощником заведующего Церковно‑археологическим кабинетом.

С 1965 года отец Марк читал курс гомилетики и в академии. С 1968‑го он — доцент МДА. Тогда же Святейший Патриарх Алексий (Симанский) возвел его в сан игумена. В июне 1969 года игумен Марк успешно защитил магистерскую диссертацию и был утвержден в должности профессора академии (в это время ему только исполнилось 30 лет). В 1971 году награжден крестом с украшениями, в октябре 1972‑го назначен председателем Церковно‑практической комиссии.

Нелегкий труд в академии отец Марк сочетал с послушанием инока. Он час­то проповедовал в обители. Если знал, что я присутствовала, обязательно потом спрашивал, понятен ли был смысл сказанного им. Если случалось, что я чего‑то не поняла, тут же давал краткие и четкие пояснения.

Не оставлял игумен Марк и труда по систематизации и комментированию огромного архивного материала из наследия епископа Игнатия (Брянчанинова). Он, в частности, подготовил полное собрание писем святителя Игнатия. Также отец Марк составил учебные пособия по гомилетике, собирал и изучал материалы по Оптиной пустыни, рецензировал кандидатские и магис­терские работы. И все это — превозмогая изнуряющую болезнь и усталость.

Отец Марк был талантливым преподавателем. У него была своя особая методика ведения занятий: после молитвы он перед каждым студентом, проходя по рядам, выкладывал листочки с вопросами и за время урока успевал опросить всех присутствующих.

Игумен Марк также читал в академии внеурочные лекции и доклады, на которые всегда собирались многочисленные слушатели и которые всегда получали неизменно высокую оценку. Святейший Патриарх Алексий I о его докладе «Великий учитель Русской Церкви (к 75‑летию кончины святителя Феофана Затворника)», опубликованном в журнале Совета академии (март 1969), отозвался так: «Очень хороший доклад о приснопамятном святителе Феофане». Митрополит Пимен (будущий Патриарх) по поводу доклада «Святитель Николай, архиепископ Японский» писал в том же журнале (март 1971): «Очень приятно было прочитать обстоятельный доклад профессора игумена Марка о жизни и деятельности равноапостольного Николая, просветителя Японии».

Объемные содержательные статьи отца Марка печатались в «Журнале Мос­ковской Патриархии», в журнале патриарших приходов в США, в «Вестнике Русского Западноевропейского Экзархата Московского патриархата» и других изданиях.
А болезнь неумолимо прогрессировала. Он стал чаще жаловаться мне на слабость, головные боли. В последний год своей земной жизни он мог служить только раннюю литургию: диабет требовал лекарства, а лекарство — еды. Ему приходилось огромным усилием воли преодолевать слабость, чтобы довести литургию до конца. Служил отец Марк благоговейно, со страхом Божиим.

Святейший Патриарх Алексий (Симанский) относился к игумену Марку с большой заботой, благословил, чтобы болящему готовили еду по особой диете. Почти вся братия сочувствовала отцу Марку, переживала за него. Однако некоторые считали себя вправе укорить: «Какой же ты монах, если питаешься не с нами, а наособицу?» Об этих упреках он рассказывал мне с сердечной болью и со слезами на глазах. Я видела, как тает его здоровье, переживала, что ничем не могу помочь. В последние дни января 1973 года игумен Марк уехал домой в Тулу, а 29 января я получила телеграмму: «Сегодня скончался отец Марк». Было ему 33 года.

Мы с моей мамой и сестрой Наташей в ночь выехали в Москву, а оттуда первой электричкой — в Тулу. Когда добрались до Всехсвятского собора, только что началось отпевание. Его совершал архиепископ Дмитровский Филарет, ректор академии (ныне — митрополит Минский и Слуцкий, Патриарший Экзарх всея Белоруссии). Тело усопшего предал земле его родной отец — протоиерей Рос­тислав. Погребен был игумен Марк на Спасском кладбище города Тулы рядом с могилой его матери Софьи Емельяновны, скончавшейся тремя годами ранее.

При погребении произошел необычный случай, поразивший всех. Народ вокруг могилы стоял плотным кольцом. Когда запели «Святый Боже…» (мои глаза были в слезах и опущены долу), слышу удивленные восклицания: «Птицы‑то, птицы!..» Я подняла голову: над нами пролетела со щебетанием (мама сказала: «С пением») огромная стая птиц. Причем над гробом они снизились и тут же взмыли ввысь. Все были взволнованы: «Птицы прощались с дорогим отцом Марком…».

На сороковой день я снова приехала в Тулу. Довольно поздним вечером добралась до дома священника Льва Махно. Он и его милая матушка встретили меня очень приветливо, стали расспрашивать, как доехала. Я спокойно отвечала (хотя до этого все время плакала), даже заставляла себя улыбаться. И вдруг увидела на стене порт­рет отца Марка. Мне пояснили, что этот портрет заказал одному довольно известному московскому художнику сам игумен Марк для своего папы — отца Ростислава. После смерти матушки отец Ростислав очень страдал от одиночества, а сын не мог его часто навещать. Вот и решил игумен Марк, что, глядя на портрет сына, отец не будет чувствовать себя таким одиноким. Однако художник долго не приступал к работе, а когда узнал о кончине игумена Марка, написал портрет за одну ночь и утром привез его отцу Ростиславу. Меня поразило, что отец Марк на портрете был как живой, но еще больше — выражение глубочайшей скорби в глазах. Отец Ростислав не мог смотреть на портрет без слез и отдал отцу Льву со словами: «Пусть пока побудет у тебя…».

Я опять залилась беззвучными слезами. Вдруг в комнату ворвался большой пес, которого обычно запирали в отдаленной комнате перед приходом гостей, так как он не терпел чужих людей в доме. Однако сейчас пес подбежал ко мне, положил голову на мои колени, лизал руки, заглядывал в глаза. Хозяин удивился: «Как он принимает Музу Викторовну». Я же, не зная, что это сердитая собака, гладила ее морду, обливала слезами, а пес продолжал лизать мои руки, в его глазах явно читались доброта и участие. Он почувствовал, что у человека горе, и прибежал на помощь. Надо сказать, что цели достиг: на сердце у меня потеплело, слезы высохли. Отец Лев погладил своего любимца: «Молодец. А теперь попрощайся с гостьей». Собака подала мне лапу, еще раз лизнула в щеку и пошла за хозяином, несколько раз обернувшись на меня.

На следующий день после литургии и панихиды я простилась с могилкой дорогого отца Марка — труженика, благоговейного священнослужителя, доб­рого и отзывчивого человека, награжденного многими талантами и всего себя посвятившего Богу, Церкви и людям.

Муза Викторовна Лисовская.
Ярославль

«Московский журнал. История государства Российского»