On the ascetical life / St Isaac of Nineveh; translated from the Syriac by Mary Hansbury.

В книге рассматривается Древняя Русь как историко-культурное целое на протяжении X-XVII вв. Вырабатывая подход к объекту исследования, автор рассматривает христианское понятие совесть как своего рода вектор, указывающий на Вечность, а также координаты умозрительного простран­ства, в котором этот вектор помешается. Далее он прослеживает переори­ентацию общественного сознания в Древней Руси, начиная с момента ее христианизации. В книге говорится о возникновении славянской пись­менности, об усвоении Русью христианской культуры, о ее летописании, о Православном Возрождении XIV-XV вв., столь сильно повлиявшим на возрождение Руси после ее разгрома татаро-монголами и последующим разделом между Золотой Ордой и Литвой, о древнерусских святых и об их распределении во времени, о социальной теме в древнерусской литературе, эволюции русского миссионерства и о распыленной по всему свету Древней Руси настоящего времени. Автор книги — доктор филологических наук, главный научный сотруд­ник Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. профессор СПбГУ и СПбДАиС. заслуженный деятель науки Г. М. Прохоров. Для всех интересующихся историей Русской Церкви и древнерусской культурой.

Новая книга Владимира Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, посвящена творчеству Ф. М. Достоевского в несколько неожиданном аспекте. Автор рассматривает романы писателя как высказывание своего рода библейского пророка, посланца Бога, обличающего пороки и недостатки своих современников. Достоевского пугала судьба страны, которая порой казалась ему (особенно в «Бесах») оставленной Богом, страны, где торжествует нечисть, а правда и добро бессильны. Петербург тогда был своего рода центром всеевропейских противоречий. И из этого центра выступил русский пророк, который, обличая и бичуя, вопреки своей любимой идее о «народе-богоносце», понуждал свой народ стать не банальным народом-богоносцем (когда, как у Ницше, народ имеет своего особого национального бога), а богоизбранным народом, подчиняющимся законам, данным христианским — наднациональным — Богом, народом, способным жить по Божьим заповедям. Эта сверхзадача Достоевского произвела впечатление на европейских мыслителей и писателей, назвавших его властителем дум XX столетия, когда в Европу пришли сходные проблемы в эпоху восстания масс. Понятно, что воздействие таких произведений, как романы До­стоевского, требует длительного исторического времени. Даже за одно столетие они не усваиваются. Но это и обещает им долгую жизнь.

Gregorius, Saint, Bp. of Nyssa, fl. 379-394
 Reprinted in the 1961 ed. published by Scribner, New York.

В некотором приближении к сложному процессу восприятия Антология даст читателю возможность почувствовать путь «pro et contra» Гоголя в русской культуре, его транзитный характер, пронзающий время и не имеющий конечной остановки. Личность и творчество писателя предстают в контексте своеобразного непрерывного диалога, который ведут многочисленные участ­ники, высказывая различные точки зрения. В первом томе книги представлены три раздела, в которых сосредоточены ключевые и характерные для соотвествующих эпох рецепции личности, творчества Гоголя и его ухода из жизни. Это — современники, находящиеся с писателем в малом времени и ближнем расстоянии, и философско-эстетическая критика (преимущественно эпохи Серебряного века), обретшая благодаря дистанции иной масштаб и контекст восприятия Гоголя. Том завершается остродискуссионной проблемой осмысления смерти писателя — его уходу из жизни.

Монография впервые раскрывает идейные истоки и историко-философский смысл обращения к католицизму части русского общества XIX века. Автор устанавливает взаимосвязь воззрений Александра I и М. С. Лунина, по-новому интерпретирует творчество великих мыслителей П. Я. Чаадаева и Вл. С. Соловьева. Источниковая основа — Архив Славянской библиотеки Парижа, основанной как собрание материалов русской эмиграции иезуитом кн. И. С. Гагариным. Книга предназначена для историков, культурологов, философов, студентов гуманитарных факультетов вузов и всех, кто интересуется интеллектуальной ис­торией прошлого.

Лиза Пиленко, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, мать Мария — за этим перечнем имен стоит одна жизнь, одна личность. Личность значительная и неповторимая: поэтесса и художница, философ и эссеист, общественный и религиозный деятель. И женщина, которая через всю свою жизнь пронесла высокое чувство любви к одному-единственному человеку — к Александру Блоку. Судьба главной героини этой книги тесно связана с самыми значимыми вехами первой половины XX столетия. Серебряный век и расцвет русской поэзии, Первая мировая война, социалистическая революция в России и русская эмиграция, Вторая мировая война, французское Сопротивление… «В личности матери Марии были черты, которые так пленяют в русских святых женщинах, - обращенность к миру жажда облегчать страдания, жертвенность, бесстрашие» -говорил о ней философ Николай Бердяев. Самоотверженно помогала людям мать Мария до конца дней своих - пока ее жизнь не оборвалась в газовой камере фашистского концлагеря Равенсбрюк.