Михаил Погодин и Сергиевский Посад (к 210-летию со дня рождения ученого)

Личность Михаила Петровича Погодина в России XIX века была более чем известной. Историк, писатель, публицист, журналист, издатель журналов, переводчик, драматург, археолог, собиратель древностей — он был человеком больших и ярких талантов. Не хва­тит газетных страниц, чтобы перечислить все его награды и звания. Библиограф Н. П. Барсуков еще при жизни Погодина написал книгу "Жизнь и труды М. П. Погодина" в двад­цати двух томах по полтысячи страниц каждый. Никто тогда, да и сейчас, не удостаи­вался такой чести!

Тем не менее его место в пантеоне известных русских историков более чем скромно. Причины этого кроются в сфере как научной, так и нравственной. Оценивая труды Погодина в конце XIX века, ученые пришли к выводу, что в его работах не было "ясного представления об общем ходе русской истории", потому что высказанные им воззрения "не вытекали у него из критически-проверенных фактов, а являлись внушениями патриотического настроения, не отличавшегося глубиной". К примеру, он мог заявить, что в историческом развитии России много "сверхъестественного и чудесного", он не был теоретическим мыслителем, не мог быть беспристрастным, и потому его суждения "не могут иметь места в науке". Что же касается нравственности — в поведении, в характере и в поступках М. П. Погодина многих современников отталкивало не столько стыдное для порядочного человека, корыстное по большей части славословие царю и власти, сколько отсутствие деликатности, такта в обращении с людьми. Вне сомнения, эта особенность его личности повлияла на оценку итогов его жизни и современниками, и потомками, что может служить очень показательным примером и даже предостережением.

Сын крепостного, профессор

Михаил Погодин, профессор Московского университета, член Российской академии был известен своим скромным происхождением. Сын крепостного, отпущенного в 1806 году "вечно на волю" потомками графа и фельдмаршала И. П. Салтыкова, он выучился грамоте у домашнего писаря, а началам наук — у типографщика. В 1818 году поступил в единственную в Москве гимназию, потом на словесное отделение Московского университета. Окончил его в 1821 году, а в 1825-м защитил магистерскую диссертацию "О происхождении Руси". Карьера по тем временам блестящая, но в определенном смысле объяснимая: в русском обществе после победы над Наполеоном изменилось отношение к людям простого звания, в них признали человека и дали возможность проявить себя.

На историческом поприще заслуги Погодина несомненны. Русской истории он был предан душой и сердцем до конца своих дней. Он издал неизвестные древние рукописи и книги, собрал и обнародовал сочинения И. Т. Посошкова, первого русского экономиста-теоретика, жившего в XVII — начале XVIII века. Написал учебные пособия по истории, редактировал "Грамматику древнего церковно-славянского языка" Добровского в трех частях, "Историю средних веков" Де-Мишеля в двух томах. Перевел и издал "Всеобщую историческую библиотеку" в 20 книжках, напечатал множество статей на разные темы: например, о Максиме Греке, об осаде Троице-Сергиева монастыря, об открытиях своих коллег. На свои средства собрал в разных концах России богатейшее "Древлехранилище" — рукописи, древние книги, деловые бумаги, письма, иконы, оклады, кресты, монеты, лубочные картинки, портреты, старинные вещи — и открыл к нему доступ. В 1852 году государство выкупило собрание за 150 тысяч рублей серебром, коллекцию распределили между Петербургской императорской библиотекой и Эрмитажем. Царь оценил его подвижничество и пожаловал Погодину чин действительного статского советника с причислением к дворянскому сословию.

Знакомство с Троицей

Сергиев Посад, Троицкая лавра стали для него местом паломничества, экскурсионным объектом, источником редких манускриптов. Здесь, невдалеке, он купил имение Серково в Дмитровском уезде, где у него гостил в 1831 году актер М. С. Щепкин и где он написал трагедию "Петр I". В Посаде произошло его знакомство с "троицкими учеными" из Духовной академии. Сюда он приезжал с видными особами как журналист.

В дневнике Погодина за апрель-май 1830 года упоминается о его пешем путешествии к Троице в компании с поэтом Языковым, его друзьями-однокашниками Армфельдом и Петерсоном, Елагиной и ее дочерью М. В. Киреевской.

"Прошед тридцать верст, в Братовшине устал очень, отъехали девять, на третий день еще прошли тринадцать и уморился. Доехал с Языковым".

9 мая, после трех дней пути, пройдя 43 версты и проехав около 20, паломники прибыли в Троицу.

В пути Николай Языков сочинял экспромты на каждой остановке, Погодин давал исторические справки об увиденных достопримечательностях: о дворце царя Алексея Михайловича в Алексеевском, о водопроводе и акведуке времен Екатерины через реку Яузу, о громовых мытищинских ключах, о казни Хован­ских под Воздвиженском, об истории Троицкого монастыря.

В дневниковых записях Погоди­на нет описаний ни самой дороги, ни лаврских соборов, ни посадских гостиниц, ни Духовной академии. Но яркие впечатления остались в памяти, и он восстановил их почти через 30 лет в очерке "Троицкая дорога". Из дневника же видно, что они заходили в Троицкий собор и слушали там обедню: "Тихо, уединенно, величаво. Вольнодумцы! Сюда! Какое усердие, жар, молитва! Последний грош на свечу Сергию". По слову "вольнодумцы" можно понять, насколько был обеспокоен Погодин революционными событиями 1830 года в Европе и в чем он видел спасение от этой чумы. После Троицкого собора путники осмотрели ризницу, Успенский собор и место захоронения Бориса Годунова. Заходили в лаврскую и академическую библиотеки, в архив, в духовную академию. Обратно ехали в кибитках под проливным дождем по размытой дороге, на которой Погодина порядком "растрясло".

"В Лавре провел я много сладких часов", — вспоминал Погодин, началом чему послужило письмо историку, философу, географу, профессору Н. И. Надеждину с просьбой известить "троицких ученых" о желании его посетить Духовную академию. Надеждин известил в письме, что в академии его примет профессор Ф. А. Голубинский, но предупредил: "не ударь себя в грязь", "не осрами меня", "о пустяках не забалтывайся", то есть не допусти бестактности, иногда присущей тебе.

Погодин не ударил лицом в грязь. От личности Голубинского он был в восторге, огромнейшее собрание книг по немецкой философии в библиотеке академии поразило его, студентов и профессоров Погодин назвал первоклассными. С "троицкими учеными" завязалась переписка. Архимандрит Филарет пожелал сотрудничать с ним и предоставил Погодину на много дней особую комнату для работы с лаврскими рукописями.

Посад и окрестности

Интересные воспоминания оставил М. П. Погодин о нашем крае. Его путевые заметки "Троицкая дорога" (1859) можно назвать отчетом современника о состоянии дорог к Троице, о досадной неухоженности улиц, площадей, гостиниц в Посаде, о беспорядке в церквях, мытарствах богомольцев, грубости посадских служб. Контраст между его восторженными отзывами о "троицких ученых" и Лавре и царящим вокруг всего этого бытовым неустройством очень разителен. Свое искреннее возмущение Погодин прикрывал практическими советами, эмоциональными и довольно-таки наивными.

Приведем для примера три небольших (критических) абзаца из пятидесяти страниц этой книги:

"Вы хотите остановиться на ночлег: одного часа вы не выдержите в душной комнате со спертым воздухом, в противном соседстве, на гадком диване; искусанные, израненные кровожадными насекомыми или, лучше сказать, зверями плотоядными всех родов кавалерии и артиллерии, под музыку сверчков и кузнечиков, под пляску мышей с крысами, вы бежите вон, чтоб улечься в вашей дорожной повозке под навесом. (...)

А в Хотькове чуть погода нехороша, пробраться и не пытайтесь: тут надо колотиться, ушибаться, падать, тонуть на всяком шагу. Из Хотькова к Троице жизнь даже подвергается иногда опасности: такие бывают здесь выбоины, рытвины, ямы; грязь и слякоть от малейшего дождя летом, ухабы зимою, зажоры весной: ни монахи, ни монахини не заботятся для взаимной пользы уладить как-нибудь дорогу между своими монастырями. (...)

Вы спешите вон из своего противного вертепа — дорога лежит по площади, какой уже не найдете гаже во всей Европе — сор, грязь, пыль, вонь. Перед Святыми воротами лубочные лавки с баранками, сайками, селедками, свечами, вонючею рыбою, мылом, всякой дрянью, а за Святыми воротами открываются шпалеры нищих, сухих, хромых, увечных, которые выставляют нам напоказ свои изувеченные члены, свои смердящие раны и канючат на все голоса".

Чтобы не повторять ошибок прошлого, нужно знать не только самые светлые, парадные его стороны. Особенно, когда о них свидетельствует талантливый современник, сам много лет проживший в неустройстве и бедности.

Юрий ПАЛАГИН