Протоиерей Андрей Рахновский: В Лавре я открывал для себя совершенно новый мир

Я поступал в Московскую духовную семинарию в 1994 году сразу после окончания школы. Вообще собирался идти в медицинский институт, готовился, а ближе к старшим классам школы воцерковился и к моменту окончания школы  возникло желание служить Церкви и для этого поступить в семинарию.

Я колебался, не знал, что же из двух выбрать. И решил для себя очень «хитро»: буду сдавать экзамены и в мед, и в семинарию. Тем более, что в мед поступали в июле, а в семинарию – в августе. Когда я сказал об этом духовнику, он ответил, что идти в семинарию по остаточному принципу нельзя и надо выбрать. В итоге я не поехал на экзамены в мед, дождался августа и отправился в семинарию.

Дома к моему решению отнеслись не очень спокойно, но с пониманием. Мне повезло с родителями: они никогда ничего мне не запрещали, может быть, поэтому меня и не тянуло на разного рода «подвиги». Конечно, мама скорбела, что я уеду и не буду жить с ними. Папа волновался, потому что очень хотел, чтобы я стал врачом. Но когда мой отец съездил со мной в семинарию – я брал необходимые для поступления сведения – походил там, посмотрел на учащихся, то успокоился. Нередко ведь у светских людей какое-то искаженное представление о духовных учреждениях, что это что-то несерьезное, странное. А тут он увидел, что все очень серьезно, семинаристы – адекватные молодые люди, и, наоборот, даже стал «болеть» за то, чтобы я поступил.

Перед самым поступлением, буквально накануне дня, в который мне нужно было ехать в Лавру, чтобы заселяться, я очень сильно отравился. Лежал почти без сил и с утра позвонил духовнику, сказал, что не поеду, потому что просто не в состоянии куда-то ехать, а он сказал?: «Ты что? Немедленно собирай вещи и поезжай!». Я встал, собрал вещи, вышел на улицу – а у меня земля плавает под ногами! Не помню как я доехал. Электричка была переполнена, еле-еле мне удалось пробиться к приоткрытому окошку, чтобы хотя бы дышать свежим воздухом…

Конечно, после отравления человеку нужна какая-то диета. Но о какой диете могла идти речь, если я должен был питаться в столовой вместе с остальными абитуриентами? И так получилось, что я стал ходить пить воду из лаврской часовни, и мне сразу стало легче. То, что я ел в общей столовой, никоим образом не отразилось на моем состоянии, и вообще я очень быстро поправился и мое болезненное состояние как рукой сняло.

Когда я только приехал на экзамены, не знал, куда идти, и зашел в кабинет, в котором сидел помощник инспектора отец Иаков. Говорю: «Вот, приехал, куда заселяться и так далее?». А все должны были ходить молиться в академический Покровский храм. И отец Иаков говорит: «Иди и молись в Лавру». Итак, по его слову я стал ходить молиться в Успенский храм, а в Покровский приходил только утром на Литургию. День у нас начинался с Литургии. Вечером мы все вместе читали вечерние молитвы.

Кончено, все в Лавре было необычно, я открывал для себя совершенно новый мир. Но не могу вспомнить из тех дней ничего особенного – переживание о том, поступишь или нет, затмевало все остальное.

Помню, мы сдавали изложение, чтение на церковнославянском языке, пение. Но как я понял, самыми главными были не экзамены, а собеседования с представителями администрации – ректором, проректором по учебной работе, инспектором семинарии  и с кем-то еще. Собеседования носили общий характер. Спрашивали, кем был, чем увлекаешься и что-то в этом роде. Самым лаконичным был тогдашний ректор Московских духовных школ владыка Филарет (Карагодин). Он спросил: «Хочешь служить Церкви?». – Хочу. И отпустил. 

По традиции, во время вступительных экзаменов мы несли послушания. Помню, в течение нескольких дней копали какую-то траншею на улице, которая ведет от Лавры к храму апостолов Петра и Павла.

То, что поступил, для меня было удивительно. Ведь я не был ни чтецом, ни алтарником. Знакомый священник дал мне рекомендацию – и с ней я поехал. А вокруг были и иподиаконы, и те, кто алтарничал с детства и, естественно, знали богослужение и прочие церковные вещи намного лучше, чем я.

Самый волнительный момент тех дней – когда нас всех собрали в Актовом зале и тогдашний старший помощник ректора Вадим Анатольевич Смирнов, а ныне Кемеровский и Новокузнецкий епископ Аристарх стал зачитывать списки поступивших. Помню, сердце у меня выпрыгивало из груди, а когда я услышал свою фамилию, то не поверил.

После прочтения списков все сразу побежали к преподобному Сергию и как-то быстро разъехались по домам. Конечно, те, кто жил далеко, остались в лавре, потому что до начала учебного года оставалось не так много времени.

В Академию я поступал не сразу, а через год после окончания семинарии, в 1999-м году. Год я готовился, читал литературу, потом написал прошение на имя Святейшего Патриарха и приехал поступать. Теперь уже на каждый вступительный экзамен приезжать нужно было отдельно и в Лавре мы не жили. Экзамены были намного серьезнее, чем в Семинарии. Мы писали сочинение-экспромт (у меня была тема по догматике) и сдавали 4 устных экзамена по билетам  – Догматику, Новый Завет, Общецерковная история и История Русской Церкви. 

Удивительным образом получилось, что мне попадались именно те билеты, которые я хорошо знал. Сложнее всего было сдать историю. Помню, по Общецерковной истории мне достался билет, в котором был вопрос о формах церковного союза в Древней Церкви (приход, епархия, экзархат и так далее) и что-то по истории Поместных Церквей. И я так полно ответил на первый вопрос, что второй у меня даже не стали спрашивать. А по Истории Русской Церкви мне достался вопрос по истории Русской Церкви в 20-е годы прошлого века, а я как раз накануне прочитал на эту тему несколько книг, в том числе мемуары владыки Евлогия (Георгиевского), в которых этот период обрисован очень подробно, и тоже ответил хорошо.