Стенопись Успенского собора Троице-Сергиевой Лавры. Роспись западной стены – композиция Страшного Суда

Композиция «Страшный Суд» расположена на западной стене Успенского собора. Стена условно разделена на три пространства и каждое завершается люнетом. Композиция симметрична по вертикальной оси с горизонтальными ярусами. Вверху в центральном люнете изображена композиция деисус, в центре изображен Христос с мечом во Славе. На рассматриваемой фреске Успенского собора два архангела с поднятыми мечами составляют второй ряд ходатаев за человечество перед Христом – Праведным Судьей, после Богородицы и Иоанна Предтечи. Их фигуры и поворот ликов соотнесены с образами Девы Марии и Крестителя, соразмерны их росту, что подчеркивает равную силу как исполнителей воли Божией. Предстояние во втором ряду обозначает их служебную функцию в деле спасения человеческого рода: голос «Честнейшей херувим и Славнейшей без сравнения Серафим» Девы и смиренного пророка Иоанна как высших представителей человечества слышнее и поэтому ценнее в ходатайстве перед Престолом Всевышнего.

Для выстраивания смысловой оси фрески используется принцип оппозиции, или зеркальности, характеризующийся соотнесенностью ада к раю. В центре композиции важный акцент всей фрески Страшного Суда в образе Этимасии (греч.– «уготовление»), или Престола Судьи, перед которым жизнь человеческой души взвешивается Мерилом Праведным.

Иконографическая традиция изображения Этимасии включает в себя образ престола, который облачен в красные одежды, как символ багряницы Спасителя, закрытое Евангелие, орудия страстей – Копие и Трость, голубь или корона, венчающая Евангелие. Изображение Престола на фреске западной стены Успенского собора имеет особенности, вносящие новые смысловые оттенки. Так, орудия страстей располагаются за Престолом, на котором нет Чаши или дискоса, а единственно – Евангелие, и оно открыто. «Побеждает Евангелие…Мир оказывается, таким образом, приготовлен к вступлению в последний акт своей истории. То, что наступает теперь, есть эпилог истории, а вместе и пролог будущего века, его преддверие…»

Тема мытарств, т.е. испытаний в различных грехах, через которые должна пройти человеческая душа, прежде чем она попадет в Царствие Небесное, получила развитие в иконографии на основании текста «Жития Василия Нового» (Х в.), написанного его учеником, монахом Григорием[1]. В житии описываются мытарства души инокини Феодоры после смерти. На Руси этот сюжет перешел в самостоятельное произведение «Хождение Феодоры по воздушным мытарствам». Также тема мытарств в более обобщенном виде, но преемственно к вышеупомянутым источникам, звучит в литературном памятнике конца XII в. – начала XIII в. «Слово о исходе души и о мытарствах».

Жертвы – грешники едва узнаваемы в человеческом обличии, черты их условны. Все находящиеся в мучениях предстают нагими и уже лишенными национальной, социальной или конфессиональной принадлежности. В отличие от обитателей небесных обителей, которые получают после оправдания на Суде новые одежды праведности, осужденные грешники не только остаются голыми, но и сливаются в малоразличимую груду тел, терзаемых бесами тем способом, который характерен для конкретной страсти.

Змей извивается к центру фрески из нижнего левого угла, в котором размещен образ ада: зеленое тело порождения преисподней оказывается четко обозначенным путем в ее глубины – царство сатаны, его прислужников и жертв. Тело змия на фреске окольцовано 14-ю свитками с именованием страстей, с ними увязаны бесы, которые стягивают в царство сатаны души людей еще живых, а также уже прошедших час смертный. Голова змия, открывшего пасть с жалящим языком, расположена у ног испытуемого. Семантика этого образа опирается на ветхозаветную традицию: «...и вражду положу... между семенем твоим и семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3:15). Уязвленность «червем греха», или страстями, отождествляется с рабством бесам, которые совлекают душу в глубины личного и космического ада.

На фреске множество людей идут на Праведный суд. Среди них выделяются иноверцы, которые обнаруживают себя по четко прорисованным западноевропейским[2] и восточным одеждам.

В оппозиции грешникам, на условной границе преисподней, вне адского огня и места страданий, но и не в чине праведников, стоит прикованный к столбу человек, история которого была известна еще в византийские времена и перешла на Русь в состав «Пролога» под 12-м августа. Это «блудник, иже милостыню творяше, а блуда не остася»[3]. Его прообразом служит некий богач, живший в VIII в. в столице Византии во времена правления императора Льва Исавра и известный противоречивым сочетанием в себе характеристик прелюбодея до старости и неутомимого филантропа. Одному затворнику после молитв по благословению патриарха Константинопольского Германа об этом человеке после его смерти было открыто, что усопший не сподобился райских обителей по причине блудного греха, однако был избавлен геенского огня благодаря творимой при жизни милостыни. На фреске фигура милостивого блудника отличается соразмерным ростом, четкими человеческими чертами без уродств бесов или мучимых грешников. Виновный в грехе привязан к столбу, его тело с весьма натуральным, живым цветом кожи повернуто в сторону места мучений. Однако лицо обращено в сторону ангела, объясняющего ему причины его неоднозначного состояния в вечности.

Кроме грешников, ад заполнен бесами, которые служат сатане, принадлежа разным чинам, выстроенным по принципу строгой иерархии. Бесов много, они имеют едва узнаваемые антропоморфные черты, за спинами крылья, кожа часто пепельного цвета, подсвеченная инфернальным огнем пышущего ада. Знаком дисгармонии и личностного уродства бесов, отражающего творимый ими хаос, служат вздыбленные или даже пламенеющие волосы на голове. «С XVII-го века под влиянием европейской иконографии бесов стали все чаще изображать с рогами вместо хохлов»[4]. Желание создать иную вселенную, альтернативную Божьему творению, обязывает слуг сатаны иметь строгую субординацию по силе, а также функциональным особенностям (искусители, мучители и т.д.). Старшие из них, т.н. «князья», выделяются наличием бороды. На фреске различимы условно мелкие бесы, которые искушают людей и цепляют их души крюками. Эти бесы распределены по страстям человеческим вдоль змия мытарств. Другой чин, более уродливый, злобный и жестокий – падшие ангелы-мятежники, которые ввергаются в адскую бездну архангелом Михаилом. Эта композиция размещена в крайней правой части всей фрески Страшного Суда.

Симметрично этому сюжету в крайней левой части фрески расположена композиция, иллюстрирующая восхождение преподобных на пасхальных крыльях в Вертоград заключенный. Такое размещение противоположных по смыслу тем является еще одним примером принципа зеркальности, используемого в общей схеме фрески.

В него вступают радующиеся праведники, идущие оправданными от Престола Судии. Фреска рисует шествие святых разных чинов; в их позах, движении головы и самих ликах много динамики и воодушевления. Ликуя, они во главе с апостолом Петром подходят к дверям Небесного Града, в котором их ждут. Первым вошедшим оказывается благоразумный разбойник, которого «в средневековой византийской и древнерусской традиции именуют Рахом»[5]. Под защитой ангельских сил здесь они начинают движение от славы к славе, а их венчание у подножия трона Богородицы в окружении славословящих ангелов открывает им новые пути духовного становления. Верхние регистры фрески в своей смене друг друга намекают на многоуровневую иерархию «небесных обителей»: войдя в сферу «чистой идеи Церкви» в образе Пречистой Девы, души восходят в бесконечные миры духа, условные пределы которых обозначены пиршеством праведников.

Дополняя тему рая, в тесной смысловой связи с образом «Вертоград заключенный» находится композиция «Лоно Авраамово».

Центральную часть нижнего регистра фрески занимают море и земля, отдающие мертвецов, а также видение пророка Даниила. Обе композиции развивают апокалипсическую тему в границах целостного образа Страшного Суда и, соотносясь с композицией Праведного Судии Христа в центре верхнего регистра, формируют тематическую законченность всей фрески.

К моменту создания рассматриваемой нами фрески Страшного Суда, полностью занимающей западную стену наоса Успенского собора, апокалипсическая напряженность в русской иконографии снижается, однако продолжает сохраняться, благодаря консервативности самого церковного изобразительного искусства, а также эсхатологическим предчувствиям народа как реакции на события в общественной жизни страны.

[1] Одна из версий, см.: «Страшный Суд Божий. Видение Григория, ученика святого и Богоносного отца нашего Василия нового Цареградского». Московское Подворье Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря. М.1995 г.

[2] Не удивительно, что ярославским мастерам был хорошо известен покрой европейского платья. Из истории Вознесенско-Сретенского храмового комплекса (г. Ярославль, 1682 г.) узнаем, что в XVI-XVII вв. в ярославских землях активную торговую деятельность вели купцы из Англии и Голландии, которых местный народ обобщал одним словом «немцы». Прибыв по р. Двине, иностранцы селились в слободах и полноценно обустраивали свою жизнь. В «Сказании о построении Вознесения деревянной церкви», которое хранилось в собрании рукописей архиепископа Самуила Миславского в XVI столетии, рассказывается, в частности, о том, что церковь эта была построена усердием греческого православного купца Василия Кондаки с целью не допустить строительства в его слободе иноверческой «кирхи», на что уже европейцами было получено благословение местного архиепископа Давида не без участия богатого ярославского купца Луки Дурандина. См. http://www.prihod-voznesenie.orthodoxy.ru/history.htm

[3] Пролог. Книга вторая. Репринт 1895 г. Сретенский монастырь, 2002 г.

[4] Антонов Д.И., Майзульс М.Р. Анатомия ада: Путеводитель по древнерусской визуальной демонологии. М. 2015. с.35

[5] https://azbyka.ru/blagorazumnyj-razbojnik