Митрополит Истринский Арсений:

Отца Владимира я вижу или на службе, или в Патриархии, вне этого мы с ним как-то и не встречаемся. Однажды посещал дачу Диваковых по Сергиевым Посадом – чайку попил, рюмочку подняли, но это было больше 20 лет назад, уже и не вспомнишь, о чем говорили! Когда человек чем-то занят и за что-то несет ответственность, у него нет свободного время на разговоры или на что-то еще. Мы вечно заняты то документами, то каким-то мероприятием, все вокруг этого, поэтому я его знаю в основном с этой стороны.

Мы познакомились, когда в 1990-м году Святейший Патриарх поручил ему в течение полутора суток подготовить все необходимое для освящения храма Преображения Господня в Тушине. Это было непросто, потому что и так-то храмы освящаются достаточно редко, а тут это был первый храм, который освящался после его возвращения Церкви и интронизации Святейшего Патриарха Алексия II. Отец Владимир справился с этим на очень высоком уровне,  был подготовлен Престол и все, что требовалось, и само освящение было организовано так, как подобало.

Потом уже он  был привлечен к работате в Патриархии и стал незаменимым ее сотрудником. Оказывается, он хороший канцелярист, которому свойственного сидеть работать с бумагами и делать это очень аккуратно, точно, так что можно быть спокойным, что все будет сделано как следует. Современный молодой человек или чиновник старается пробыть на работе от часа до часа,  а у отца Владимира этих часов не наблюдается: он старается приехать очень рано, даже до восьми, и уходит поздно, потому что болеет за дело. На нем лежит  громадная ответственность по многим вопросам, и он умудряется справляться с ними и всегда ставит дело на первое место.  Кроме того, он является секретарем Святейшего Патриарха, а это очень непростая должность  Можно все знать, работать и при этом ничего не говорить: секретарь должен держать секрет. Такой вот он у нас незаменимый человек. Конечно, приходится сожалеть, что мы отмечаем уже такую большую дату в его жизни, о которой даже царь Давид говорит печалью. Хочется поблагодарить его за эти годы, в которые он столько потрудился для Святой Церкви, бескорыстно отдавая себя для того, чтобы помочь возродить Святое Православие в нашем граде и способствовать его укоренению и развитию.

Особенность  отца Владимира в том, что обучаясь в московских духовных школах, он написал работу по истории всех храмов Москвы, которые существовали до революции. И когда после 1988 года начался процесс возвращения Церкви храмовых зданий и стали создаваться новые общины, это была абсолютно его стихия. Он много и глубоко работал над этой темой и знал все названия храмов, которые были до революции, например, храм Вознесения Господня на гороховом поле. Когда храм вернули, никакого поля там уже не было, а историческое название, благодаря отцу Владимиру, сохранилось. Так же и с храмом Мартина Исповедника в Новоалексеевской слободе и со многими другими церквами. Если бы не было сохранено прежнее название, но мог бы называться, например, храм Мартина Исповедника на Большой Коммунистической, согласитесь, что звучит по-другому.

Но дело не только в названиях. Непосредственно по поручению Священноначалия отец Владимир встречался с новообразованными общинами, когда приходили с вопросом об открытии нового храма. Он отвечал и отвечает на вопросы, дает советы, что делать, и в целом разбирается в ситуации. Любая община с чего-то начинается, встречается с трудностями и в начале, и потом, когда возникают вопросы, связанные и с внутренним состоянием прихода, и с реставрацией храма, и со многими-многими сторонами общинной жизни. К сожалению, в прошлом иной раз наблюдалась митинговая среда, которая не приводила к мирному соработничеству, но способствовала тому, что между людьми росло непонимание, возникали и обострялись конфликты, а это не приводит к укреплению общины и расширению ее деятельности: не все  готовы служить Церкви. Особенно в 90-е годы бывало, что общины создавали далекие от Церкви люди, которые хотели через это воспользоваться ее деньгами. Отцу Владимиру, проводя собрания, нужно было со всем этим разбираться и понимать, как действовать дальше.

И в самом храме Большое Вознесение, в который он был назначен настоятелем, сложилась очень непростая ситуация. Руководство этой общиной буквально свалилось ему на голову, внезапно, и, когда он пришел туда, община встретила его враждебно, потому что ожидалось, что настоятелем станет другой священник. Отец Владимир очень тяжело переживал отчужденность прихода и даже антагонистичность общины по отношению к нему. Я сам проводил там собрание, помню, собрание длилось около шести часов! Ситуация была сложная и острая, но, с Божией помощью, все нарывы уврачевались. Я бы отнес к заслуге отца Владимира, в том числе, и то, что он по сей день не ввел в приходской совет ни одного своего близкого человека или духовного чада и во многих обстоятельствах вел себя очень аккуратно, и мудро. Постепенно настрой общины стал изменяться. Священник, который претендовал быть настоятелем, уехал отсюда, и все встало на круги своя. Он продолжает руководить этой общиной, храмовое здание постепенно благоукрашается, несмотря на то, что доходов у храма немного. Воссозданы иконостасы, хотя, возможно, какие-то золотые делали еще не доделаны, но иконография есть вся. Колокольню даже выстроили! Как-то отец Владимир сумел убедить людей, от которых зависело разрешение на строительство и которые могли дать деньги – это ведь не за счет города, а на средства благотворителей.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл обращает пристальное внимание на то, чтобы в каждой общине развивалась катехизаторско-миссионерская и социальная деятельности. Дан импульс развитию этих трех направлений, в разных приходах получается реализовывать их по разному, где-то сильнее одно, где-то другое. Многое зависит от настоятеля и, слава Богу, отец Владимир дал возможность активу храма Большое Вознесение быть полезным во многих направлениях приходской деятельности. Кроме того, они издают листок, в котором сообщают об интересных событиях в жизни прихожан: у кого-то радость, у кого-то печальные моменты. Так что община живет.

По благословению Патриарха мне с отцом Владимиром достаточно часто доводилось служить в соборах Московского Кремля, я либо сослужу Его Святейшеству, либо возглавляю богослужение. Все совершается спокойно, нормально, люди вроде довольны, духовенство не жалуется. Что еще тут скажешь?

Отец Владимир несет бремя своего служения, но никогда не доминирует, все совершается как бы само собой. Направляющая есть, но головщика не видно. Например, священник что-то делает, потому что ему было указано отцом Владимиром, или он подсказал ему, или распоряжение какое-то направил. Кто-то неправильно себя поведет – он его поправит, а сам остается незаметным.

Идеалом служения для отца Владимира был и остается протопресвитер Николай Колчицкий. В 90-е годы люди продавали достаточно много икон, утвари, и как-то случайно в одном антикварном магазине на Арбате я купил крест с дарственной надписью, который принадлежал отцу Николаю.  А потом у отца Владимира был какой-то памятный день, и я ему этот крест передал. Но я же не знал тогда, что он будет протопресвитером! Правда, он этот крест редко надевает, может быть, теперь будет носить почаще.

Отец Владимир не так много рассказывал о своей жизни. Он москвич, родился в семье военного и, по-видимому, дома была достаточно строгая дисциплина. Как-то его оправили на лето к родственникам в Белоруссию, а был 1941 год, и вот с начала войны и далее ему пришлось находиться там. Он рассказывал об отношении немецких солдат, которые были там расквартированы, говорит, что не замечал с их стороны жестокости. То есть солдаты Шумели, строжили, но издевательств не было.  И, допустим, в лес дети спокойно ходили собирать грибы и ягоды, потому что немцы боялись ходить из-за партизан. Правда, кое-что было заминировано, и некоторые дети пострадали, потому что подорвались на минах. Еды не хватало, а есть охота, на немецких кухнях что-то варилось, детям хотелось что-то утянуть, а не получалось. И потом они присмотрели солдата, который в виде ругательства запускал в них буханкой хлеба вроде как выражая свое негодование. Хлеб упадет на землю, а они  схватят его и убегут, а немец улыбается. Таким образом этот солдат помогал немножко поддержать жизненный уровень, подкидывал ребяткам пропитание. Еще отец Владимир рассказывал, что у них одна курица была, которая неслась и была кормилицей большой семьи, и как они ее прятали.

После возвращения в Москву отец Владимир увидел совсем другое: на некоторых строительных объектах работали пленные немцы. А ребятам же всегда хочется пролезть туда, сюда, куда нельзя. И вот они как-то пришли на одну стройку. В нашем народе тогда была злость на немцев, их обзывали, дразнили «фашистами», пленных, по-видимому, кормили не очень хорошо, с деньгами у них и вовсе было трудно. И однажды немецкий военнопленный через ограждение передал Володе деньги и попросил купить хлеба. Он пошел, купил, но, когда стал передавать хлеб через ограждение, часовой увидел и поступил очень нехорошо: выхватил буханку – мальчик-то наивно передавал, очень открыто – запустил ее в грязь и очень сильно избил немецкого военнопленного на глазах у Володи. Отец Владимир тогда очень тяжело это пережил и потом в течение полутора-двух месяцев собирал по копеечке сумму и, когда набрал, купил буханку хлеба, пришел на стройку, высмотрел нужного военнопленного и передал хлеб, чтобы часовой не видел. А когда передал, у немца слезы пошли, потому что он увидел, что мальчик, который по недоразумению не смог выполнить им просимое, в это трудное время  где-то нашел деньги и все-таки выполнил то, о чем его просили. Больше Володя уже никогда не лазил на эту стройку. Так что порядочность и благодарность были присущи ему с детства, как и христианское сострадание на фоне общей враждебности по отношению к немцам в то время.

Он  всегда находчивый, остроумный, если нужно, с разумением может постоять и за собратьев, что-то придумать, держится замечательно, всегда уважаем среди духовенства, по-другому его и не воспринимаем.

Отцу Владимиру исполняется 80 лет, это серьезная дата и пожелать в такие годы чего-то конкретного не так просто.  Дай Бог ему здравия во все дни и годы жизни, пошли Господи в каждый год и в каждый день его жизни служить Христу и Его народу, всегда быть в здравии, силе и крепости и понимать, что он делает, и как делает, и насколько это востребовано.

 
Протоиерей Максим Козлов:

 

С  отцом Владимиром Диваковым лично мне привелось познакомиться во времена, когда открывался храм Вознесения Господня у Никитских ворот. Возрождение приходской жизни в храме предварялось по тем временам экстраординарным для Москвы событием – большим крестным ходом, который после литургия в Успенском соборе Московского Кремля прошел  по теперешней Воздвиженке и по бульвару до храма Вознесения, о передаче которого Церкви и тогда и было объявлено. Время было обнадеживающее, но еще не было понятно, до чего разовьются начавшиеся после празднования тысячелетия Крещения Руси в 1988 году перемены. Я еще не был в сане, а моя жена участвовал в подготовке интерьера храма к началу богослужебной жизни. В новооткрытый храм планировалось перевести Воскресную школу, которая до того действовала при храме Воскресения Словущего, наши дети ее посещали, и мы, как и другие родители, помогали. Само по себе событие передачи храма запомнилось как огромное торжество.

Я стал преподавать в Воскресной школе, – которая, кстати, была первой такого рода школой, которая открыто действовала в постсоветской России, – приезжал в храм в качестве преподавателя, не будучи его прихожанином, и имел возможность видеть тогда еще более стремительного, чем ныне, и еще не такого седого, как теперь, отца настоятеля. Отец Владимир уже тогда исполнял ответственное послушание помощника Святейшего Патриарха Алексия в Московской Патриархии. Припоминаю, что почти всегда вечерами в будние дни можно было видеть его приезжающим в храм в достаточно поздние часы в связи с заботами о возрождении прихода. .

Воскресной школой руководил другой священник. В храме сложилась достаточно непростая ситуация в связи с тем, что люди, которые открывали храм, желали видеть того священника его настоятелем. Мудростью Святейшего Патриарха Алексия II настоятелем был определен отец Владимир, который этот центральный храм умел и умеет направить средним царским путем и в отношении богослужебной традиции, и в отношении других сторон приходской жизни.  Теперь, годы спустя, могу  сказать, что отец Владимир проявил огромный такт в этой непростой ситуации, которая в 9 из 10 случаев могла привести к конфликту и с прихожанами, и между клириками. Отец Владимир сумел сделать так, что конфликта удалось избежать. Это один из первых уроков, который был получен мной и другими священнослужителями от отца Владимира, при том, что в те времена я этого не осознавал.

Размышляя об этой и о других ситуациях, думаю, что отец Владимир умеет соблюдать такой принцип: твердость в проведении линии – в данном случае линии Священноначалия – и мягкость в обращении. Он последователен в той позиции, которую занимает, и деликатен в общении с людьми и в тактике проведения этой позиции. Это приводит к минимизации конфликтов, что так важно в наше время.

Всю последующую жизнь я общался с отцом Владимиром как с моим непосредственным начальником – Благочинным Центрального округа города Москвы. Когда я, будучи уже диаконом, в первый раз зашел в Чистый переулок вместе с настоятелем храма, который ходатайствовал о моем рукоположении и назначении на служение в Москве, – а я тогда числился клириком Покровского академического храма – первая встреча состоялась с владыкой Арсением и отцом Владимиром. А после рукоположения в Елоховском соборе и прохождения сорокоуста именно из рук отца Владимира я получил документы о назначении в Москву

Так получилось, что всю свою священническую жизнь – с 1992 года до нынешнего момента - я служил в Москве при одном благочинном, протоиерее, ныне протопресвитере Владимире Дивакове, и одном викарии, митрополите Истринском Арсении. Создавались разные церковные административные структуры, расширялась деятельность Церкви в Москве, но Господь так вел, что других благочинного и викария я не знал и Богу за это благодарен.

Со времени назначения настоятелем храма мученицы Татианы я получил от отца Владимира много практических советов. В основном мы видели отца Владимира 25 января, в престольный праздник, когда к нам сначала на молебен, а потом и на литургию он приезжал вместе со Святейшим Патриархом. Именно он, как благочинный Центрального округа города Москвы, оценивал уровень подготовки храма -  служащих, поющих и вообще всего, делился своими впечатлениями, давал советы и в целом заряд на весь последующий год. Как правило, он комментировал прямо по ходу богослужения. Бывали более спокойные и более энергетически наполненные контексты – в зависимости от того, что происходило и какова была мера отклонения от того, как следовало, – но его замечания всегда давались с внутренне благожелательным отношением. Что ему совершенно  не свойственно – так это встречающееся у иных церковных начальников средней руки желание доказать, что все вокруг «твари дрожащие» и без них ничего не умеют. Подобного отношения у отца протопресвитера никогда не было.

Из этих его многочисленных советов и комментариев, которые всегда давались очень тактично, могу вывести такую линию: отец Владимир очень заботился и заботится о сохранении московской богослужебной традиции, будь то в отношении сокращений богослужения (что можно сократить, а что должно оставаться неизменным), того, как совершаются выходы, поклоны священнослужителей и других, может быть, на первый взгляд кажущихся не самыми значимыми элементов, которые в своей совокупность эту традицию составляют. Изменишь один-два, потому что тебе кажется, что так будет лучше, интереснее, понятнее для прихожан  - и единство традиции размывается  По молодости мне хотелось что-то изменить, улучшить, но наглости не прислушаться к словам отца Владимира не хватило. Теперь я благодарен за эти, надеюсь, хотя бы отчасти усвоенные уроки бережного отношения к тому, что нам досталось от бывших до нас.

У отца Владимира, как у всякого заслуженного священника, своя манера служить. В частности, он очень быстро перемещается по храму и алтарю, совершает каждение, произносит возгласы и так далее. А в 90-е годы он действовал еще стремительнее. И вот как-то после службы в Татьянинском храме одна прихожанка, которая не знала, как зовут отца Владимира, поделилась таким впечатлением: «Было впечатление, что этот высокий священник в митре вот-вот взлетит». Мне понравилось это определение, потому что у отца Владимира всегда была и есть устремленность на взлет, ввысь.

Для многих поколений московского духовенства отец Владимир теперь является неким мерилом, точкой отсчета и даже не в том смысле, что ему можно задать какие-то вопросы и получить совет, а в том, что для среднего и младшего поколения священнослужителей бесконечно важен сам факт знания того, что в московском клире есть такие люди, как отец Владимир, имеющие десятилетия беспорочного, чистого, бескомпромиссного служения Богу и Церкви. Я абсолютно уверен, что все мы молимся о том, чтобы Господь еще на многие годы хранил отца Владимира в силах и здравии. Многая и благая лета!

 

Протоиерей Николай Диваков:

Наверное, те, кто видит отца Владимира на службе в храме или в Патриархии, вряд ли могут представить его с дрелью, граблями или метлой в руках. А дома он такой – всегда труженик. Сейчас-то уже дрелью не работает, а вот собрать что-то и подмести, - это его непременное занятие. Он приезжает на дачу, берет метелку и говорит: «Я просто поразмяться». Даже если кажется, что все убрано и сделано, он все равно найдет, чем заняться. В детстве я вообще не помню, чтобы он просто отдыхал, лежа на диване. Сейчас уже, с возрастом, стал позволять себе просто посидеть, полежать на качелях, передохнуть, почитать издаваемые сейчас книги Если я что-то делаю по дому, согласовываю с ним какие-то ремонты, то он сетует: «Ты уж прости, что не могу тебе помочь».

Паломничествами и поездками мой отец не увлекается, предпочитает проводить свой отпуск на даче, хотя не так еще давно по настоянию мамы в течении ряда лет ездили летом в Крым. Но каждый раз в одно из воскресений своего отпуска бывает и служит в Покровском академическом храме, столь дорогом ему и в Троице-Сергиевой Лавре.

Не могу сказать, что он как-то по-особенному нас воспитывал, сейчас уже и не вспомню, что именно запрещал – настолько теперь это кажется самим собой разумеющимся. Бывало, что и ремешок был, но в основном он воспитывал разъяснениями и убеждениями.

Отец очень много рассказывал о своем детстве, начиная с войны.  Моя бабушка – его мама – белоруска, и, поскольку в июне 1941 года у папы должен был родиться брат, она отвезла папу на лето к своей сестре. А забрала уже после войны – в 1944 году. Отец много вспоминал про эти годы и о простых немецких солдатах говорил добрыми словами. Дети знали: как придет машина с продуктами – надо быть рядом: солдат будет на них ругаться, кричать и швырнет то хлебом, то консервой, а они схватят – и домой. Но когда приезжали эсэсовцы, солдаты зверели: могли и прикладом автомата ударить, и пнуть. Дети поняли,  что лучше в это время не показываться и сидеть в землянках. Уже теперь, спустя годы, размышляя об этом, отец понимает, что таким образом простые немецкие солдаты спасали русских мальчишек от тех головорезов в черной форме.

Еще из этого периода папа рассказывал, как им, мальчишкам, хотелось пострелять. Немецкие автоматы валялись просто так, их можно было взять, проблема заключалась в патронах. А патроны хранились в машинах, которые охраняли, но только с лицевой стороны. И вот ватага мальчишек, из которой он был самым младшим, решила пробраться в такую машину сзади, со стороны деревенских огородов, и взять патроны. Когда они приступили к реализации операции, часовой, видимо, что-то почувствовал и сделал несколько выстрелов. Наверное, в воздух. Так что мальчишкам пришлось ретироваться. Папа пришел домой и спрашивает у тети: «У меня на спине пули нет?». Она сказала: «Сейчас». И вернулась уже с хворостиной – ну и была ему пуля.

Это вовсе, конечно, не значит, что под властью немцев ему было очень хорошо. Лучшие дома в деревне, в том числе их дом, заняли немцы, семья ютилась в землянке. Но сами немцы находились в доме только ночью, а днем у хозяев все же была возможность зайти, погреться на печке. Правда, в 1944 году, в  день ухода немцев из деревни,это чуть не стоило отцу жизни. За несколько дней до отступления они сделали на лучших домах – в том числе и на нашем доме - надписи на немецком языке. Жителям объяснили только одно: кто их сорвет, тот будет расстрелян. В день ухода солдаты постреляли всю скотину и подожгли лучшие дома. Папа как раз в то время спал на печке – грелся. Проснулся от криков на улице, увидел, что дом горит, и прыгнул с печки сразу в окно. Буквально через секунду дом обрушился.

Это только один из случаев, когда Господь спасал моего отца от, казалось бы, неминуемой гибели.

В 1944 году, как только Белоруссию освободили, за ним приехала мама. Сам папа вспоминает, что он увидел ее и бросился от нее бежать к тетке: отвык. И совсем не хотел ехать в Москву. Мама  убедила его тем, что в Москве у него есть братик, который очень его ждет. Так он вернулся в родной город.

Рассказов очень много, это только начало всего, что мой отец мое бы рассказать о себе. А есть и мои собственные воспоминания.

Отец сам давал мне уроки библейского закона по машинописным книгам и книгам, которые в то время тайно привозились из-за границы и распространялись нелегально. В принципе, это было то, что сейчас преподается детям в воскресной школе. Уроки мне очень запомнились, во многом сформировали мое мировоззрение.

Отец никогда не ставил условие, чтобы мы – бабушка, мама, дети – ходили в храм, где он служит. Когда мы жили в Басманном переулке, а папа служил в Лефортове, он ездил в свой храм на трамвае, а меня водили в Елоховский собор, потому что туда можно было пешком добраться, а бабушка и мама много лет были там прихожанками. Но этот период жизни я почти не помню. Потом отца назначили в Хамовники, и вскоре родители вступили в кооператив и получили квартиру в Беляево, где живут и сейчас. Тут уж мы все вмести ездили к нему в храм, потому что для моей бабушки (маминой мамы) он был родным: после переезда из Херсона в 1921 году они жили всей семьей на Чудовской улице рядом с храмом, а мой прадед был старостой этого храма.

Не помню, чтобы отец, воспитывая меня, как-то особенно подчеркивал, что я сын священника и поэтому не должен или, наоборот, должен что-то делать. Такая фраза произносилась регулярно  в основном из-за ситуации в школе. Я один в классе, да и во всей школе, был «белой вороной» - не пионер. Родителей по этому поводу вызывали в школу, а меня «прорабатывали». Отец предупреждал: то, что сойдет с рук любому хулигану, тебе не сойдет.

По поводу пионерии его вызвали в школу приблизительно в 1971 году. В то время на Западе была шумиха по поводу притеснения верующих в Советском Союзе. В ответ в «Известиях» появилась огромная, на целую полосу, статья Куроедова, председателя Совета по делам религий при Совете министров СССР, о том, что это неправда, что верующие в Советском Союзе имеют полное право… и так далее. Вышла в свет брошюрка Политиздата на эту тему. Как говорил отец, на одной странице написано одно, а на другой — прямо противоположное. Ему подарили эту брошюрку, и, когда его вызвали в школу, он подчеркнул в ней то, что ему надо, и взял с собой.

Как позднее выяснилось, директор школы сама не очень-то и хотела беседовать с ним, но на нее оказывала давление парторг школы. Сам хорошо ее помню, Янну Яковлевну, но не очень хорошо вспоминаю. Грозила взысканиями по партийной линии: «У нас высшее партийное образование. Проработаем этого попа -и пусть он нам свою Библию толкует».

Далее папа вспоминает: «Пришёл я в школу. При входе какая-то [бабка] энергичная женщина в возрасте со шпаной воюет: «Уходите отсюда или я сейчас милицию вызову!» Я к ней осторожненько подхожу и спрашиваю:

— Извините, а как бы мне Зинаиду Ивановну увидеть?

— А Вы кто?

— Скажите, что Диваков пришел.

— А, хорошо, сейчас, сейчас. Проходите пожалуйста, присаживайтесь. Подождите здесь, пожалуйста, я только пообедаю.

Это она и была. Посадила в приемной. Но не прошло и несколько минут, как она вернулась, за собой ведет еще троих, как выяснилось, парторга, комсорга и старшую пионервожатую.

— Подождите, пожалуйста, мы Вас вызовем.

Началось совещание по стратегии и тактике, через некоторое время вызвали.

Первой ринулась в бой парторг: «Вы ему не препятствуйте вступать в пионеры… Марксистско-ленинские принципы… Принцип воинствующего атеизма… и так далее». Обычный, стандартный набор фраз того времени. Как папа говорит, я помолчал, дал им всем высказаться, а потом, когда понял, что им сказать больше нечего, начал сам говорить. Спросил у парторга:

— Вы сейчас сказали о принципе воинствующего атеизма. Уточните, пожалуйста, в каком смысле он воинствующий? Насилия или научности?

Та сразу погорячилась:

— Во всех смыслах!

Тогда мой отец достал соответствующий номер «Известий» и показал в статье Куроедова слова о том, что коммунизм воинствующий именно в плане научности.

— Мы не знаем, кто такой этот ваш Куроедов!

— Что значит «ваш Куроедов»? Это председатель Совета по делам религий при Совете Министров.

— Ну, в конце концов, мало ли что он там говорит!

— Пусть даже так. Но он говорит не от себя. Он цитирует. Здесь есть ссылка, посмотрите.

Тут она замолчала, потому что ссылка была стандартной на то время: В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, том N, стр. N.

Потом достал брошюру Политиздата, зачитал подчеркнутое. Слушали молча. При этом отец еще показал им: «Вот видите, Политиздат, 1971 год, только что вышла. Я думаю, вы с ней знакомы, уже приобрели ее для школьной библиотеки».

Директриса растерялась: «Да, да…». Но было ясно, что видят они ее в первый раз.

Прочитав все, что хотел, отец открыл портфель, чтобы убрать издание, и в этот момент парторг школы вскочила с места, сказав только: «Извините, мне некогда, я тороплюсь». И пулей выскочила из кабинета. Потом отец понял: сначала он преподнес им Ленина, потом Политиздат. Та сразу подумала, что он достанет что-то еще, и что будет следующим, поэтому решила ретироваться. Вскоре вслед за ней заторопилась и комсорг, потом и старшая пионервожатая, но последнюю директор уже не отпустила.

Потом отец стал говорить, что он не так просто пользуется своими правами по нашему религиозному воспитанию, что он говорил на эту тему с секретарем Ленинского райкома, который почти ежегодно приходил в качестве наблюдателя в Великую субботу на освящение куличей в Хамовники, и тот ему подтвердил его права. Вспомнил, что недавно были в храме иностранцы, что он им сказал, что у него лично нет проблем в школе, а теперь что ему отвечать?

Конечно, директор школы все свела к разговору типа «нет, что Вы, мы просто хотели поговорить», и расстались по-доброму. Зато на ближайшем партсобрании (как узнали от одной из присутствовавших) директриса взяла слово и обратилась к парторгу:

— Вы мне что говорили? Вы с меня требовали, чтобы я вызвала этого попа, чтобы мы проработали его, и пусть он нам толкует свою Библию, иначе Вы лишите меня партбилета. выполнила Ваше требование, вызвала его и говорила с ним в Вашем присутствии. И что? Он нам не Библию толковал, он нам в Ленина и в Политиздат ткнул. И как Вы себя повели? Вы первой сбежали с этого разговора. Так вот, я признаю свое поражение, я ни в чем не сумела его переубедить, поэтому вот Вам мой партбилет, забирайте его! А я завтра иду в райком и рассказываю там о Вашем поведении! Вы подумали, что будет, если он обратится к секретарю Ленинского райкома, а тот позвонит секретарю Черемушкинского? Или если скажет за границу, и на весь мир прозвучит школа №20?

Разошлась не на шутку. Парторг не знала, как ее успокоить:

— Зинаида Ивановна, успокойтесь…, пожалуйста, успокойтесь…

После этого разговора от отца с пионерией отстали.

В отношении выбора будущей профессии отец на меня не давил, предоставил мне выбрать самому. При моем поступлении в семинарию он за меня не ходатайствовал и даже не приезжал навестить меня. То же самое можно сказать про женитьбу и про рукоположение в сан.

Я видел, как отец служил, видел его вдохновение и любовь ко Христу – и уже не представлял свою собственную жизнь вне храма, поэтому и стал священником. Не помню, чтобы в подростковом возрасте у меня был бунт или отход от Церкви. Как любой человек из ребенка и становится взрослым, так и его чисто детская вера по мере взросления переосмысляется на евангельской основе. У меня этот период пришелся на годы учебы в семинарии и каких-то резких и острых моментов в связи с этим я не помню.

Богослужение я знал, потому что присутствовал в алтаре и иподьяконствовал. Благодарю также моих преподавателей литургики в семинарии. Но отдельные корректировки были. И даже сейчас бывают. По отдельным вопросам богослужебной практики и сам периодически к нему обращаюсь.

Отец всегда служил истово, ревностно. Для меня он всегда был эталоном служения. И я сам стараюсь хотя бы внешне подражать ему. Помню, как он, готовясь к праздничным службам, постоянно продумывал, что необходимо подготовить на тот или иной день, хотя номинально это входило в обязанность настоятеля храма.

Что касается освящения храмов, то такого понятия в советское время практически не существовало. Была память о прошлом, о закрытых, поруганных и разрушенных храмах. В то время у моего папы появилась книга «Сорок сороков». Он очень заинтересовался тематикой старых храмов Москвы, объезжал их, описывал (для себя, разумеется) их состояние и что теперь построено на месте уничтоженного храма. Это ему очень помогло в дальнейшем, после конца 80‑х годов.

Образцом служения для отца всегда был и остается протопресвитер Николая Колчицкий. Когда возникают вопросы, папа говорит: «При Колчицком было так, Колчицкий делал таким образом». Думаю, от него отец перенял подтянутость, строгость, сосредоточенность во время службы. Он вспоминал, как отец Николай за час до службы приходил в собор, вычитывал правило, а потом уже облачался и начинал служить. Это был большой авторитет.

В день рождения я желаю отцу Владимиру сил! Мне 55 лет – и я чувствую возраст, что же  говорить о нем, которому сегодня 80! Желаю ему сил для совершения священнического служения и исполнения послушаний на той должности, которую сейчас занимает.

 

Сотрудники Учебного комитета от всего сердца поздравляют отца Владимира с днем рождения! Многая и благая лета!

 

Подготовила Ольга Богданова

Портал Учебного комитета