Митрополит Архангельский Даниил: Несвятые святые Троице-Сергиевой Лавры

Путь в Лавру

Я учился в Одесской духовной семинарии и там ненасытно читал книги. А потом владыка благословил меня ехать в Московскую духовную академию. Так я попал в Лавру.

Первая половина первого курса Академии, мне 25 лет. Однажды ко мне подходит староста курса и говорит: «Идем писать прошение в монастырь». Я опешил: «С чего ты взял, что я собираюсь в монастырь?». Он отвечает: «Я проходил мимо, когда ты с кем-то стоял и говорил, что нужно идти в монастырь».

А я точно знал, что это слишком серьезно, что это не шутки, что я не мог ни с кем это обсуждать, пока сам не принял решения.

Но тут сразу возникла мысль: «Вот воля Божия». И я пошел и написал прошение. Ни с родителями не советовался, ни с кем-либо другим, маме сказал уже после, когда к ней приехал.

Так я попал в число братии, потом окончил Академию. Я думал, что жизнь так и пройдет, а Господь определил служить на Сахалине… Но перед этим было 17 лет в Лавре, из них 13 с половиной – благочинным.

Самый закрытый монастырь

В Троице-Сергиевой Лавре братия живет сокрыто от глаз паломников. Так устроен почти любой монастырь, но в Лавре это разделение территории более очевидное, чем где-либо. Забор, дежурный у входа на братскую часть…

Я расскажу о случае, который хорошо описывает эту сторону лаврской жизни. В мою бытность благочинным ко мне в гости приехал один батюшка с прихода (мы с ним вместе учились в Одесской семинарии).

Настоящий поп, все четыре составляющих: голос, волос, ухо, брюхо. Бородатый, длинноволосый – по виду монах монахом. Я зашел за книгами в лавку, а он ждал меня снаружи.

Выхожу, а он стоит и разговаривает с какой-то женщиной. Потом она его благодарит, уходит, а он мне объясняет: «Я стою, жду тебя, подходит женщина и говорит: «Батюшка, а можно спросить?», – и задает свой вопрос. Я, как мог, ей ответил.

Она обрадовалась и вдруг говорит: «А вы не из этого монастыря!». Я спрашиваю, откуда она узнала, а она отвечает: «А те, кто живет здесь, с нами не разговаривают – они всегда куда-то торопятся».

Она была права: когда выходишь из монастырской проходной, всегда как будто попадаешь за линию фронта, где пули свистят. Ты должен попасть из точки А в точку Б, а вместо этого сразу начинается: «Можно вас спросить? Можно вас сфотографировать?».

Мы жили как в заповеднике! Не знаю, как сейчас, а тогда даже на заборах были таблички: «Троице-Сергиева Лавра, музей-заповедник». Мы для мирян были как зверушки, которых хочется потрогать. Но трогать зверушек нельзя, иначе им можно повредить.

Митрополит Архангельский Даниил и обитатель Русского Севера

Когда монах идет по монастырю, он ведь идет не чтобы посмотреть по сторонам… Отец Кирилл (Павлов) всегда нас спрашивал на исповеди: «Храните ли вы зрение?».

Братия всегда выходят с таким расчетом, чтобы только дойти до храма, например. А их останавливают: «Скажите, пожалуйста…». Ты не можешь говорить – ты опоздаешь на службу. С одной стороны, для братии такие разговоры – это непозволительная роскошь…

Вспомните Серафима Саровского: он после причастия шел к себе и ни с кем не разговаривал, а ведь можно было сказать: «Человек приехал к преподобному Серафиму откуда-то из тьмутаракани, у него умирает дочь, и что же это такое? Что это за эгоизм? Почему батюшка ушел и никому слова не сказал?».

Но если бы он отвлекался, он бы потерял благодать Божью. Ведь он стал принимать людей только в последние семь лет жизни, когда стал к этому готов.

Мне 54 года, я до Серафима Саровского не только духовно, но и «календарно» еще не дотянул. Когда я возвращаюсь после Литургии, как правило, меня тут уже кто-то ждет. Остается только укорять себя: «Господи, прости меня, я не могу быть с Тобой, я должен погрузиться в дела».

Бывает, что люди могут одновременно что-то делать, разговаривать, да еще и телевизор для фона включают. Я так не могу, у меня мысли рассеиваются. Поэтому и братия монастыря, особенно после службы и причастия, стараются идти молча.

Отец Михей

Я был благочинным Лавры 13 лет и три месяца. Я очень благодарен Богу, поскольку видел то, чего не видят другие монахи, – добродетели многих-многих-многих наших отцов и братьев. У каждого есть свое сокровище, которое дает ему Господь.

Отец Михей – лаврский звонарь, ныне уже покойный, сам мне рассказывал такой случай. Он был очень маленького роста с рождения. А когда он учился в школе, на нем стали испытывать какой-то препарат, чтобы вызвать рост.

Он вырос, но произошли серьезные гормональные нарушения: не росла борода, голос как у женщины. А сколько раз его за женщину принимали! В 1987 году пришел корреспондент с отцом Михеем поговорить – а этот монах был удивительным звонарем, от Бога – и через раз переспрашивал: «Что вы, матушка, сказали?».

И вот однажды отец Михей мне рассказал: «Очень мне грустно стало, что у меня нет никакого таланта. Да еще в таком убогом состоянии нахожусь. И стал я плакать и просить Господа помочь, что-то мне дать. И вот ночью я увидел сон: мы все стоим к преподобному Сергию, подходит отец Кирилл, и вдруг откуда-то что-то черпает ведром. Я не вижу, что это, но понимаю, что это благодать Божья.

Отец Кирилл несет это ведро, и вдруг из него выплескивается одна капелька, блестящая, как жемчужина, и падает на землю. Все кинулись за ней. И я ее схватил! Открываю ладонь, а она так блестит, что у меня глаза заболели, я и проснулся с болью в глазах. В скором времени после этого я стал слышать, так как не слышат другие!»

Как он стал слышать! Рассказывали, что однажды на заводе ЗИЛ сделали большой колокол. Позвали отца Михея его послушать. Он подошел, легонько дотронулся и говорит: «Не хватает четверти тона». Они уже и сами посчитали, а он без всяких расчетов понял. И посоветовал: «Снимите фаску полмиллиметра – будет звучать чисто». На заводе так и сделали и были в шоке: они со всем своим техническим аппаратом не знали, что делать с этим колоколом.

Вот такой отец Михей был. Когда он это рассказывал, всегда говорил: «Отец Кирилл ведь целое ведро нес, а мне одна капелька досталась, и что эта капелька сделала».

Слева — Игумен Михей (Тимофеев)

Скрытые дары

Отец Кирилл (Павлов) даже нам старался не показывать свою духовную жизнь. Я жил через стеночку, приходишь к батюшке утром, а он скрывает, что всю ночь молился. Любая добродетель глубоко целомудренна.

Когда архиепископа Василия (Кривошеина), который жил в одно время в одном монастыре с преподобным Силуаном на Афоне, однажды попросили рассказать о старце, он ответил: «Я ничего не могу сказать, я его тогда не видел. Он не был облечен каким-то саном, духовника, например, через который может проявляться благодать. Он был простым монахом и прятал благодать Божью».

Так же и отец Кирилл. Я никогда не просил его: «Батюшка, помолитесь, как мне поступить в такой-то ситуации?». Я говорил только: «Батюшка, подумайте со мной, как мне лучше тут поступить», – потому что слова о молитве были бы уже поводом к тщеславию.

Когда я только полгода как пришел в монастырь, поступил в Академию и был послушником, меня один владыка звал к себе в иподьяконы. Говорит: «Давай ко мне в епархию, я тебя быстро рукоположу, будешь служить». Владыка был близок к тогдашнему наместнику Лавры. Но я чувствовал, что нужно было оставаться в обители: я еще не оперившийся птенец, куда мне ехать?

Пришел к отцу Кириллу, с которым был тогда знаком всего полгода. Спрашиваю: «Батюшка, как мне поступить? Как волю Божью узнать?». Отец Кирилл отвечает: «Выбирай, куда твое сердце располагает. Можешь идти – а можешь и тут остаться». Я говорю: «Батюшка, я волю Божью хочу узнать», – но чувствую, что он закрылся.

Но я настолько загорелся, что сказал: «Если бы я хотел идти или не идти по своей воле, то я бы к вам не пришел. Я отрекся от своей воли и пришел к вам спросить волю Божью, а вы мне не хотите помочь. Погибнет моя душа – Господь спросит с вас». Отец Кирилл меня обнял, а у меня уже слезы текут, и говорит: «Успокойся, не ходи ты никуда».

После этого у нас с батюшкой контакт появился. А я ответил тому владыке: «Я никуда из обители не пойду, только разве что выгонят». Но на батюшку не ссылался.

Архимандрит Кирилл (Павлов)

Отец Селафиил

Я расспрашивал, когда жил в Лавре, о том, как там было до меня. Ведь далеко не все записано. Например, после войны, в 1950-е, в Лавру специально заселили неверующих людей. В братских корпусах жили семейные люди, а рядом – монахи, сколько их тогда было.

И вот один такой семейный мужик, в Бога не веривший, как мне рассказывали, любил песни на гармошке наяривать. Как православный праздник – так его бес разжигает, он на двор и играть.

Однажды кто-то из братии не выдержал и сказал ему: что же ты делаешь, Бог же и покарать может. Той же ночью этот человек умер. Это была огромная встряска для всех, хотя некоторые и говорили: «Ну, бывает, перепил». Если человек не хочет верить, он не поверит.

Послушаний у тех отцов было гораздо больше, чем в мои времена. Я застал отца схимонаха Селафиила, он был фронтовик, прожил 94 года. Силищи был немеряной, редко кто из студентов мог его победить в армрестлинге. Проиграв старенькому отцу Селафиилу, студенты от стыда за гантели и гири брались.

А в келье у старца висел портрет Феодорушки – его жены, которая в 60 лет умерла. Она взяла с него слово, умирая, что он больше не женится и пойдет в монастырь. Он дал слово и пошел в обитель, тоже лет в 60, хотя выглядел на 40.

Потом рассказывал: «Я, – говорит, – не знал, как все устроено. Мне сказали: ты теперь послушник. Я понял так: раз я послушник, значит, я всех слушаюсь. Мне один монах скажет: принеси, – я принесу, другой: убери, – я уберу, третий: помоги, – я помогу». Всё это накладывалось, он бегал так, что однажды шел куда-то и обессилел – упал.

Благочинный увидел, выяснил, в чем дело, почему с раннего утра и до поздней ночи отец Селафиил с ног сбивается, и засмеялся: «Запомни, послушник, ты должен слушаться меня, отца благочинного. А остальное не нужно».

Это был очень любвеобильный старец. Люди к нему, когда он заболел, в келью на исповедь ходили, хотя обычно у нас не принято, чтобы женщины в кельи заходили. А он всех принимал и угощал еще.

Поначалу отец Селафиил был крепкий, а по старости его, бывало, качнет – он и упасть может. Дали ему келейника. Ведет его келейник через всю Лавру на молебен к преподобному Сергию, а дело было зимой, на дворе снег, скользко. Келейник Вася поскользнулся – и не старец на юноше, а юноша на старце повис. И ничего! «Держись, Вася», – приговаривает отец Селафиил и дальше идет.

Архимандрит Виталий

Недавно похоронили отца архимандрита Виталия – это был потрясающий человек.

Он каждый день ходил на братский молебен. Не все на него ходят, а отец Виталий вдобавок нес хозяйственное послушание, был помощником эконома, потом заведовал лавкой. Он рассказал такой случай: «Однажды уже сил не осталось. Бегаешь по послушаниям, а вечером служба, еще нужно все правила вычитать, чтобы утром послужить. Я физически уже не мог».

Пришел он к отцу Кириллу и стал жаловаться: «Батюшка, так тяжело каждый день ходить на братский». Отец Кирилл отвечает: «Отец Виталий, все должно делаться по силам. Если устал – не ходи, отдохни».

Отец Виталий вспоминал: «Я как услышал это – мне так стало хорошо! На следующее утро я просыпаюсь, вспоминаю, что у батюшки спросился – могу и еще немного поспать. Только я закрыл глаза – и вижу преподобного Сергия. Преподобный Сергий говорит: «Все вы лентяи! Отец Симон – вот он раб Божий».

Тогда у нас один был отец Симон – инспектор Московской духовной семинарии и академии. Потом он был митрополитом Рязанским, а теперь уже скончался.

Отец Виталий говорит: «Я вскочил, оделся, прибегаю – успел!».

А у отца Симона тогда убиралась одна бабулечка. Отец Виталий к ней подходит и спрашивает: «Отец Симон ведь на братский молебен редко ходит?». Она отвечает: «Да, на братский он не всегда ходит, но каждое утро встает и начинает день с молебна преподобному Сергию». У отца Виталия даже слезы пошли, и он потом каждый день ходил на братский.

Отец Афанасий

Отец Афанасий – настоятель и смотритель Троицкого собора – был как ребенок. Человек удивительной чистоты и ревности. Мы над ним по-монашески шутили иногда. Но на иную шутку отец Афанасий строго отвечает: «Ты мне зубы не заговаривай, я еще правило не успел дочитать».

Молитвенные правила – это как гимнастика, упражнение для души; или как для обычного человека прибрать квартиру, помыть тело. Например, у нас был отец Нил, в схиме скончался. Если он когда-либо пропускал правила, то всегда это записывал, и когда уходил в отпуск, то все правила прочитывал по несколько раз – возмещал.

Отец Софроний

Иеродиакон Софроний тоже был фронтовик. Он очень любил всех нищих, калек и больных. Все, что у него было, он раздавал. В его келье висела лампочка, стол и стул стояли, а больше ничего не было. Иконы – и те бумажные. Он всегда с обеда набирал еду. Смотрю: берет селедку, заворачивает в две салфетки и в карман. Мне его подрясник жалко.

Я думаю: что он, не наедается, что ли? А он юродствовал. На самом деле он все, что выносил, людям раздавал. Когда у него ничего не было, он мог прибежать ко мне.

Стучал в келью всегда кулаком, и я знал, что это отец Софроний. «Слушай, – говорит, – там одна женщина, у нее беда приключилась, ей нужно как-то помочь, дай что-нибудь!». Я говорю: «Я же тебе вчера давал», – «Это была другая женщина! Что-нибудь дай все-таки!».

Потом оказалось, что он не только ко мне, он еще и к казначею ходил, он всех обходил, у всех брал, всё раздавал. Смотришь, он со всеми нищими разговаривает, слушает-слушает, переживает, старается утешить, помочь.

Отец Алексей

Отец Алексей молодым погиб – разбился на машине. Высокого роста был, выше меня, такой русский красавец, с 46-м или 47-м размером обуви. Еще будучи студентом, он копал могилы, хоронил бездомных или бабушек одиноких, которых больше хоронить некому, а когда перешел в монастырь, ему оставили такое же послушание.

Он сделал себе лопату из вертолетной лопасти, здоровую такую, и копал. И те гробокопатели, которые там же за деньги работали, зная, что он хоронит бездомных, приходили и помогали ему бесплатно.

В начале 90-х в моргах иногда не работали морозильные камеры. Привезут, бывает, неизвестно откуда, неизвестно кого. Человек лежит – уже черный, смрад страшный стоит. Отец Алексей и таких хоронил. Ему купили «Газель», и он в этой «Газели» из морга покойников на кладбище возил, там несколько гробов помещалось.

Я вспоминаю, как один молодой монах поехал ему помогать – отец Алексей попросил. Этот молодой человек потом рассказывал: «Меня блудная брань мучала. Приезжаем на кладбище, и я прошу, чтобы отец Алексей открыл какой-нибудь гроб посмотреть. Так и поясняю: блудная брань напала».

Отец Алексей ему говорит: «Сейчас, тут вот женщину нашли – она повесилась в лесу». Он гроб открывает, а лето ведь, там череп, кожа уже сошла, и выбегает здоровый жирный таракан. Молодой монах говорил, как пахнуло на него, так у него весь завтрак поперек горла и встал.

Похоронили они ее. Он говорил потом: «Назад едем в «Газели», на душе мирно. Мимо идут парни с девушками в обнимку, а меня ничего не трогает!». Память смертная, как отцы писали, очень помогает со страстями бороться.

Послушания

Чем отличается церковный человек от нецерковного? Церковный помимо рассудка живет и сердцем. Как мать чувствует своего ребенка, так отец духовный чувствует своих детей, молится за них.

Я как благочинный должен был назначать послушания. Кто пойдет служить на приходы за стенами монастыря, кто в женский монастырь на месяц или два служить – у нас было 26 точек за стенами обители. Кто поет, кто читает в храмах Лавры, кто исповедует на ранней Литургии, кто исповедует на поздней, кто служит и так далее.

«Личный состав» на мне, и это бывало очень трудно, потому что где люди – там и искушения. Кто-то скажет «благословите» – и пойдет, куда назначено, а кто-то начнет охать и ахать, что в женском монастыре, например, у игумении характер тяжелый.

Многие монахи были очень старенькие, почти умирали, и я им назначал келейника, который им помогал. Келейники порой приходили и рассказывали очень поучительные вещи.

Один монах ухаживал за таким старцем, а тот был очень суровый (как пишет старец Иосиф Исихаст, в монастыре нужны и мягкие люди, как вата, и твердые, как железо – и те, и те нужны). Этот старец келейника и принимать не хотел.

Молодой монах пришел к нему, а тот говорит: «Мне никто не нужен». У старца уже вши завелись, молодой монах его помыл, стал за ним ухаживать. У него два келейника менялись: то один, то другой. Один ухаживал, как мама за ребенком, а другой просто спросит: «Что, батюшка, вам нужно? Ничего? Тогда я пошел». Старец уже настолько к заботливому келейнику прилепился, что и второго про него спрашивал, когда придет.

Когда старец умер, его келейник пришел ко мне, сказал: «Скончался», – и разрыдался. Я его обнял и говорю: «Ты же знал, что уже подходит?». Он мне так ответил: «Да, я это видел, но у Бога нет копий, у Него всегда оригинал. Я понимаю, что такой человек больше на земле не появится. Мне так было жалко с ним расставаться».

Многие светские завидовали, когда узнавали, что если монах заболел, то у него будут два послушника, которые и в храм его возят, и ухаживают за  ним. «Как у вас здорово! У нас будешь валяться, в дом престарелых сдадут, а у вас своих не бросают!». Я таким отвечал: «У нас, наоборот, послушники просятся поухаживать за каким-нибудь старцем, понимая, что это дело любви».

Когда говоришь со старцами, это укрепляет дух, ты понимаешь, что такое братство, единство. Это опыт, который не вычитаешь в книжке. То, что в книжке, проходит через сознание, а в жизни это проходит через сердце.

Бывали и стычки, и непослушание. Я помню, однажды одного монаха написал на послушание, а он раздосадовался на меня, пришел и говорит: «Нет, я туда не пойду». А сам мне в отцы годится. Что делать? Я подошел к отцу Кириллу и говорю, не называя имен: «Батюшка, как быть? Написал человека на послушание, он отказался. Я не хочу к отцу наместнику идти жаловаться, как вы посоветуете поступить?». Он говорит: «Давай за него помолимся».

Прошло несколько минут, и этот монах приходит на исповедь. Потом слышу – в келью стучится. Я открываю дверь, он сходу на колени: «Прости меня, отец, я согрешил». Я ему тут же земной поклон: «Прости меня, брат, и я согрешил!» С той поры, куда его ни напишешь – он всегда шел. Это отец Кирилл и его молитвы.

Отец Кирилл

Одна женщина, уже покойная, а в 1986 году старушка, была духовной дочерью отца Кирилла. Она мне рассказывала: «Я работала на заводе в Москве, а приехала на исповедь в Одессу к отцу Кукше (преподобный Кукша скончался в 1964 году, а она как раз незадолго до его смерти там побывала). Батюшка на исповеди спрашивает: «Ты откуда?». – «С Москвы». – «О, у вас там за огородами Лавра, езжай туда! Там найдешь отца Кирилла, ходи к нему на исповедь». Отец Кирилл тогда еще был совсем молодой, ему 45-ти лет не было.

Она вспоминала: «У меня имя сразу вылетело из головы. Приехала в Лавру, хожу, молюсь, смотрю. Идет батюшка, у меня от сердца отлегло, я спрашиваю, как этого батюшку зовут, а мне отвечают, что это отец Кирилл. Пришла к нему на исповедь. А я же на заводе работаю, молодая, незамужняя, там ребята шутят, пристают, у меня такие помыслы бывают, что мне стыдно монаху об этом говорить. Не стала говорить: думаю, в следующий раз. В следующий раз приехала – снова не могу сказать, стыдно мне. Закончила, батюшка молчит, потом нагибает мою голову и говорит: «Что же ты вот этот грех не исповедуешь? Умрешь, не дай Бог, куда же душа пойдет?».

Отец Кирилл принимал народ, а я жил через оргалитовую перегородку от него. Слышал, как он читал вечерние молитвы: время полпервого или час ночи, а в пять он уже будет на ногах. Я пытался даже беречь его…

Однажды вышел тихонько, вижу – в коридоре народ, отец Кирилл исповеди принимает, около полуночи. Я людям говорю: «Давайте тихонечко на выход, батюшке и отдыхать надо», – и вывел. Захожу к отцу Кириллу, говорю: «Батюшка, отдыхать надо все-таки, там и людей уже нет», – а он меня взял за руку и говорит: «Они ушли, а у меня это все на сердце, я спать не смогу».

Один монах (он ещё жив, поэтому не буду его имени называть) мне рассказал: «Я прибегаю в храм, а батюшка уже закончил исповедь. Я стучусь в келью – он открывает. Батюшка, я исповедоваться хочу! Он улыбается, говорит, если до утра ничего не случится, то после братского сразу исповедует. Я ушел, а на душе: «Что же это такое! Что за духовник! Как это так?!». Негодования все больше и больше. Я всех святых вспомнил!

Наутро встаю, прихожу на братский, а после мы подходим под благословение. Подхожу к батюшке, а он говорит: «Прости меня за вчерашнее». Он у меня первым попросил прощения! Я поклонился и ушел. Потом пришел и говорю: «Батюшка, простите меня окаянного!».

Один из нынешних епископов рассказывал, что в молодости бросил было духовное учебное заведение. Потом пришел к отцу Кириллу и говорит, что родители против, в Бога не верят. Будущий владыка из-за этого очень переживал. Батюшка его так утешил: «Не переживай, они оба – и мама, и папа – придут к Богу в свое время». И точно, его папа незадолго до своей смерти построил в поселке храм.

Архимандрит Кирилл (Павлов)

Не надейтеся на князи, на сыны человеческия

Нужно помнить, что и в монастыре есть грехи, есть страсти, потому что есть люди. У каждого человека есть и какая-то немощь. Господь это допускает, чтобы мы не возгордились. Страшно, когда люди нарисуют себе картинку чьей-то праведности, а потом вдруг эта картинка рушится, и тут же рушится вся их вера.

Были и у нас в Лавре искушения: один монах (он жил в Лавре, но не был в штате) сильно выпивал, даже из кабака как-то звонили: заберите, мол. Но он и крепко каялся: тысячу земных поклонов утром клал.

Было и такое искушение: за одним из иеромонахов женщина болящая начала гоняться. Даже через монастырский забор лазила, с нечеловеческой ловкостью. Кричит, что это ее муж, а на самом деле он и не знает, откуда она взялась, и исповедовать на службе из-за нее боится, потому что она во время исповеди истерику может устроить…

Игумен и великая тайна Лавры

Жизнь Лавры – тайна, к которой мы можем прикоснуться, но никогда не познаем до конца. Почему легче жить и спасаться в монастыре? Почему я избрал этот образ жизни? Я ведь ни разу об этом не пожалел, потому что  увидел то, чего не могут увидеть миряне и даже студенты.

Был такой замечательный случай. Пришел однажды, примерно в середине 80-х, один человек и спрашивает идущего мимо монаха: «Кто у вас самый главный? Я хочу пожаловаться!». Ему показалось, что с ним как-то не так поступили.

Монах говорит: «Вам к самому главному? Хорошо!» И заводит его в Троицкий собор, к раке преподобного: «Вот у нас самый главный». Тот в ярости: «Вы что, меня за дурака принимаете? Он же мертвый!». – «У нас нет мертвых, Бог наш – не Бог мертвых, а Бог живых! Мы каждое утро приходим и берем у него благословение, тут тело почивает, а душа управляет обителью».

Этот человек задумался, ушел. Потом он стал настоящим христианином, приходил и всегда вспоминал, как монах поразил его таким простым ответом.

Лаврой управляет преподобный Сергий. Мы не знаем, почему одно происходит так, а другое иначе. Но мы доверяем преподобному. Святой Антоний Великий спрашивал Бога – и то не получил ответа. Мудрейший, просвещенный, имеющий дары… Он говорил: «Почему, Господи, одни рождаются больными, а другие здоровыми? Почему одни живут счастливо, а другие нет? Одни умирают молодыми, а другие в старости?». А Господь ответил ему: «Не испытывай судеб Божиих».

Записала Александра Сопова

Православие и мир