Он был бесконечно предан своему делу

 – Отец Лазарь, в каком году Вы познакомились с архимандритом Матфеем?

 – Лично с отцом Матфеем я познакомился в 1993 году, когда после окончания Одесской государственной консерватории и Одесской духовной семинарии, преподавания в Регентской школе при ОДС, я поступил в Московскую духовную академию. Тогда на 1-ом курсе отец Матфей совместно с Владимиром Ивановичем Мартыновым читал лекции по Истории богослужебного пения.

До этого мне довелось познакомиться с записями братского хора Троице-Сергиевой Лавры и много интересного узнать о неординарной личности его руководителя от преподавателей семинарии - бывших насельников Лавры и выпускников МДА.

Живое звучание хора я услышал в 1992 году во время посещения Лавры, когда отмечалось 600-летие преставления преподобного Сергия Радонежского и мы с однокурсниками по консерватории совершали паломническую поездку. До этого мы побывали на богослужениях в Оптиной пустыни, Свято-Даниловом монастыре, услышали их великолепные мужские хоры, по сравнению с которыми пение лаврского хора не произвело на нас того впечатления, которое ожидалось. Думается, это было связано с тем, что подходя к оценке пения этих хоров, мы руководствовались сугубо «консерваторскими» мерками и не имели достаточного «церковного слухового опыта».

В Академии я был распределен в хор к Марку Харитоновичу Трофимчуку и стал его помощником. И хотя по преимуществу мы пели в Академии, иногда нам приходилось петь в Лавре антифонно с братским хором. Именно тогда началось непосредственное соприкосновение с личностью отца Матфея на богослужениях.

 – Какие основные черты личности архимандрита Матфея Вы можете назвать?

 – Отец Матфей был бесконечно предан своему делу до последних мгновений своей жизни. Не могло не вызывать восхищения, когда он, будучи тяжело больным, направлялся на клирос управлять хором. Он отдавал себя делу до конца и в этом не признавал никаких компромиссов. Надо сказать, он требовал этого и от других, что не всем нравилось и не всем подходило.

У него была колоссальная воля и работоспособность. Например, на записях все уже изнемогали, тогда как отец Матфей многократно повторял песнопения, доводя их до совершенства. Я застал еще то время, когда он управлял ранней Литургией, а потом, после перерыва, мы пели вместе на два клироса позднюю. Мы одну-то Литургию порой еле выдерживали, а отец Матфей – две. Это тоже говорит о многом.

Отец Матфей был личностью очень цельной. Все, что он делал в церковном пении, было осмысленно, основывалось на глубоком знании истории богослужебного пения, литургических особенностей богослужения, знании (часто наизусть) и понимании богослужебных текстов. Вызывала восхищение его работа над вокалом. Тем более, что он работал, в большинстве случаев, с непрофессионалами. Он умел в человеке, не имевшем певческого опыта и музыкального образования, но имевшем некоторые задатки, раскрыть их в лучшей форме, сделать его полноценным певчим.

– А как он это делал?

– Мне не доводилось присутствовать на спевках, но известно, что отец Матфей очень много работал индивидуально. Он мог вызвать студента, и работать с ним на хоровой спевке в течение часа над дыханием, над звукоизвлечением. Часто работа продолжалась и за богослужением. В результате кропотливого и титанического труда он добивался совершенно особого звучания, которое можно назвать подлинно «церковным вокалом».

Надо сказать, что еще во время учебы в Львовском музыкально-педагогическом училище мой преподаватель по дирижированию, опытный хормейстер и вокалист, много времени и внимания уделял проблеме хорового вокала. Мы анализировали пение известных в то время хоровых коллективов, особенности вокальной работы В. Минина, В. Полянского, В. Чернушенко и др. В связи с этим можно со всей определенностью сказать: у отца Матфея была абсолютно своя уникальная вокальная школа.

– Как Вы оцениваете регентскую деятельность отца Матфея с точки зрения созданного им стиля пения, выбора репертуара, устава?

– Я говорил уже о вокале, еще отмечу черту стиля отца Матфея, связанную с ритмом. Например, когда пели антифоны или канон нараспев, он брал темп и выдерживал его на протяжении всех тропарей. Благодаря равному [равнодлительному – А. Б.] пропеванию каждого слога создавалось ощущение мерности, спокойствия, отсутствия суеты. Это, на мой взгляд, очень важно, потому что постоянные ускорения и замедления создают суету, мятежность, теряется молитвенный настрой. У него могли быть и расширения, но это всегда было органично и в рамках формы. За эту «мерность» в пении отец Матфей боролся, требовал ее от нас. Такое пение требует большого напряжения, крепкой опоры звука.

Что касается репертуара, его выбор всегда был осмысленным. В то же время, иногда он выбирал репертуар по наитию. Это у него сочеталось. Иногда, приходя на службу, на вопрос: «Отец Матфей, что будем петь?», – он говорил: «Посмотрим». Выбор репертуара мог зависеть от погоды, состава певчих, звучания хора в начале службы и т. п. Учитывая все факторы, он мог заменить уже приготовленное песнопение на другое. Он очень тонко все чувствовал и никогда на моей памяти не делал ничего неоправданного.

У него было прекрасное чувство формы. Например, о Литургии он говорил, что в певческом плане ее условно можно разделить на три основных части: I часть – от Мирной ектении до чтения Евангелия; II часть –от Сугубой ектении до «Херувимской песни» включительно; III часть-Евхаристический канон и окончание Литургии. Между частями должно быть стилевое единство, сочетание распевов, тональностей и прочее. Кроме того, он говорил, что в службе должно быть «обрамление»: начало – конец, которое создает единство формы на разных уровнях. Например, когда на Всенощном бдении пелись стихиры на «Господи, воззвах», исполнялось три стихиры знаменного распева, три – монастырских распевов и догматик знаменного распева, как бы «замыкавший» этот «блок».

Без преувеличения можно сказать, с каким нетерпением мы ждали, когда на богослужениях подготовительных недель Великого Поста в храме погаснет свет и при свечах канонарх из хора отца Матфея возгласит: «На реках Вавилонских тамо седохом и плакахом…» Весь храм, братия, богомольцы буквально замирали в священном трепете, а рефрен «Аллилуйа» звучал так значимо, трогательно, каждый раз по-новому, что это не передать словами.

Говоря о распевах, хочется вспомнить службу Страстной Пятницы - службу т. н. «двенадцати Евангелий», которую отец Матфей считал венцом «певческого приношения» регента и хора своему Спасителю. Он составил последование этой службы, благодаря чему на ней ничего, кроме евангельского текста, не читалось, все только пелось. Помнится, однажды, по окончании этого богослужения, он вышел изнеможденным, но счастливым и удовлетворенно произнес: «Три [часа] пятнадцать [минут]», указывая тем самым, что служба прошла в должном «темпе» и в то же время без каких-либо сокращений.

– А раньше такая практика существовала?

– В том виде, как это совершается в Лавре - думаю, нет. Это певческое последование изложено именно отцом Матфеем, скомпоновано им из разных распевов.

– Каковы, на Ваш взгляд, истоки певческого стиля хора отца Матфея?

– Точные истоки стиля хора отца Матфея обозначить сложно, но могу сказать, что он все делал осмысленно, сообразовываясь с древними богослужебными традициями. Когда в Академии проходил один из певческих семинаров, отец Матфей предложил мне сделать доклад на тему: «Музыкальное оформление Всенощного бдения». По мере подготовки тема приобрела большую конкретность: «Музыкальное оформление Всенощного бдения на примере современного певческого обихода Троице-Сергиевой Лавры». Когда я работал с Типиконом, научными работами по литургике и истории богослужебного пения, то с удивлением обнаружил, что многие «нововведения» отца Матфея имели место в древнегреческой и древнерусской богослужебных практиках.

 Например, распевание на глас «Бог Господь» со стихами – на великие праздники, а иногда и в воскресные дни. Или пение на вечерне первой кафизмы «Блажен муж», включая стихи из второй и третьей ее частей.

 – Считаете ли Вы себя продолжателем «школы отца Матфея»? Используете ли его певческие приемы? Если да, то какие?

– Скажем так, все лучшее, что отцом Матфеем созидалось, достойно того, чтобы за это держаться и бороться, чтобы оно не пропало. Назвать себя продолжателем школы отца Матфея не дерзаю, но во всем, что мне помнится, стараюсь придерживаться его принципов. Правда, когда я желаю создать то же звучание, какое было у него, я как бы нахожусь «в виртуальной реальности», потому что слышу, как это было и понимаю, насколько это трудно досягаемо.

- Многие говорят, что отец Матфей учил будущих священников, диаконов, правильно произносить возгласы, выходить, держать орарь и тому подобное. Сейчас это есть?

- Наблюдается, но довольно редко. Отец Матфей часто обращал внимание на подобного рода вещи, делал замечание на службах. Я помню это на собственном опыте. Когда я был рукоположен во иеродиакона и пришел служить на Всенощное бдение в Лавру, пел хор отца Матфея. Я, возглашая ектению, слишком «глубоко» кланялся. И когда я проходил мимо клироса, отец Матфей подозвал меня и сказал: «Это слишком, надо слегка наклонив голову». В следующий раз он сказал: «Это слишком мало. Надо нечто среднее».

Отец Матфей чувствовал акустику храма, обращал внимание на произношение и ударения в словах. Он говорил, что если диакон служит в большом храме, например, в Успенском соборе, в слове «премудрость» первый слог нужно протянуть. Иначе слог «пре» может оказаться неозвученным, и останется только «мудрость». А в последнем прошении ектении на словах «и весь живот наш Христу Богу предадим» из-за «традиционного» мелодического оборота, часто происходит смещение ударения на первый слог в слове «Христу». Поэтому здесь нужно немного протянуть второй слог.

Очень строго он следил за тем, чтобы диакон держал тон, а не был как «расслабленный у овчей купели». Он прекрасно чувствовал природу голоса его возможности, и выбрал тональность и даже репертуар, подходящие для того или иного священнослужителя. Одно дело – для Святейшего патриарха Алексия, другое – для владыки наместника Феогноста и так далее.

Наверное, многие слышали про «соло кадила» во время служения в Лавре Святейшим патриархом Алексием литургии Преждеосвященных даров и пения «Да исправится молитва моя», в котором у отца Матфея были особенные «звучащие паузы».

– Давал ли Вам отец Матфей какие-нибудь рекомендации по работе с хором?

– Иногда давал, но редко. Помнится, по субботам спевка нашего хора проходила после лекции отца Матфея в той же аудитории. Несколько раз он оставался нас послушать и, когда мы над чем-то работали, мог высказать свои пожелания или замечания, а иногда оказать практическую помощь. У него было очень яркое образное мышление, и он мог на простом примере что-либо доходчиво объяснить. Помню, когда одно место у нас не получалось, он привел такой пример: «Отец Лазарь, вот Вы учились в Одессе, у Вас там есть морской порт. Вы наверняка видели, как бочки, когда поднимают наверх, катят по ровному, а когда опускают вниз, то по ступенечкам. Именно таким здесь должно быть голосоведение». После приведенного примера трудное место сразу получилось.

– А в области дирижирования он Вам советы давал?

– Нет, не давал, но я слышал, как он иногда давал оценку некоторым регентам, говоря: «Руки не поют, мертвые руки».

– А как-нибудь еще Вы соприкасались с отцом Матфеем?

– Отец Матфей был у меня оппонентом при защите кандидатской диссертации по истории богослужебного пения на тему «Реформа певческой нотации XVII века: церковно-историческая оценка» (научным руководителем  был Владимир Иванович Мартынов). Отец Матфей внимательно изучил мою диссертацию, написал очень пространный отзыв, в котором выразил несогласие с некоторыми положениями. Но в целом он высоко оценил работу и даже рекомендовал ее к публикации. Его мнением я очень дорожил.

Часто мы встречались в профессорской, где отец Матфей рассказывал разные интересные истории, которых знал множество. Запомнился удивительный случай, который произошел в семье известного одесского регента Н. Г. Вирановского. Когда его супруга была при смерти, родные, собравшись у смертного одра, запели Великое славословие. И при пении слов: «Аз рех: Господи, помилуй мя» она, будучи в бессознательном состоянии, перекрестилась. «Вот что значит навык души», - подытожил свой рассказ отец Матфей.

- Как отец Матфей вообще относился к знаменному распеву?

- Отец Матфей относился к нему с должным почтением, но когда говорили, что «вне знаменного пения нет спасения», он с этим никогда не соглашался, считал это крайностью.

 – В интервью Николая Григорьевича Денисова с отцом Матфеем есть такая фраза: «в нем [знаменном пении] есть нечто земное». Как Вы думаете, что здесь имелось в виду?

– Один из великих святителей нашего времени архиепископ Иоанн Шанхайский как то сказал: «Православие - это религия, которая всецело устремлена в небо, но очень твердо стоит на земле». Думается, что когда говорилось о том, что «в знаменном пении есть нечто земное», имелось ввиду, что не следует «обожествлять» знаменный распев. И если этот распев именуется «трисоставным ангелоподобным пением», то это определение следует понимать, избегая крайности в оценках.

– По словам священника Сергия Чуракова, отец Матфей считал, что знаменное пение должно звучать мощно. Вы с ним согласны?

– С отцом Матфеем мы иногда обсуждали манеру пения знаменного распева, динамику, пение в октаву и прочее, и приходили к выводу, что манера исполнения должна зависеть в том числе и от ситуации: одно дело петь в Троицком соборе, другое – Успенском или Трапезном храме; одно дело – на ранней Литургии, другое – на поздней. Отец Матфей часто говорил о «синтезе искусств», ссылаясь на отца Павла Флоренского.

Замечу еще один интересный момент. Когда я готовился к защите диссертации, прочитал труд протоиерея Бориса Николаева, где он дает характеристику каждому гласу древнерусской богослужебно-певческой системы по «эмоциональной окраске». Я в своей работе ему возразил, указывая, что попевочная структура гласов с повторением и комбинированием одних и тех же попевок в разных гласах говорит о несостоятельности такого подхода. На защите отец Матфей выразил несогласие с моими замечаниями, подчеркивая, что пение за богослужением все-таки должно быть эмоциональным.

 – Но эмоция, наверное, должна быть умеренной?

– Думаю, здесь вообще следует говорить о «преображенных» эмоциях. Потому что, когда мы открываем молитвослов, в самом начале там написано, что перед молитвой должны утихнуть все чувства. Поэтому здесь нужно договориться о терминах. Эмоция – это волнение. А чем душевный человек отличается от духовного: душевный человек живет по настроению, а духовный – по устроению. Так вот, эмоция присуща настроению, а «преображенная» эмоция – устроению.

Даже в светской музыке не всегда грустное настроение соответствует минору, а радостное – мажору. А уж тем более в церковном пении, не говоря о его древних образцах, где имеет место не тональное, а модальное гармоническое мышление.

 Интересно сравнить, как поют пасхальный канон в монастыре Ватопед на Афоне – неторопливо, величественно, и как в Лавре – радостно, ликующе, в довольно быстром темпе. Совсем разный подход.

– У отца Матфея многое звучало в медленном темпе?

 – Медленно по сравнению с чем?

 – С тем, как сейчас поют в Лавре.

 – Во-первых, следует заметить, что согласно преподобному Иоанну Лествичнику, одному подобает читать молитвы медленно, а другому быстро, в зависимости от его устроения.

Во-вторых, мне кажется, что чувство медленного темпа возникало за счет размеренности, о которой мы уже вначале говорили. Правда, в последние годы темпы у отца Матфея действительно стали медленнее, что, впрочем, в определенном возрасте было естественным для многих дирижеров и регентов. Но не это важно. Я считаю, что можно петь достаточно быстро, но без суеты, и наоборот. Темп - это не скорость исполнения, а состояние.

 – А у кого учился отец Матфей, или он занимался самообразованием?

 – Я думаю, что он был самородком, как мудрая пчелка, собирал все самое лучшее из разных источников.

– А вот эта торжественная манера пения, по сравнению с другими монастырями, с чем связана, на Ваш взгляд?

 – Думаю, с пониманием и осмыслением отцом Матфеем значения обители преподобного Сергия для Вселенского Православия.

 – А с традициями казачьего пения?

 – Возможно сказалось и происхождние, особая южнорусская широта, стихия казачьих народных песен. 

 – Отец Лазарь, Вы видите в Лавре человека, который мог бы продолжить дело отца Матфея на том же уровне?

– Не мне судить о том, кто сможет достойно продолжить дело отца Матфея на должном уровне, тем более, как известно «в одну реку дважды не входят». К сожалению, в прямом смысле отец Матфей не подготовил себе приемника.

 – Каково, на Ваш взгляд, значение отца Матфея для Лавры, может быть, для всей Православной Церкви?

– Благодаря отцу Матфею пение в Лавре достигло необычайной высоты. Нужно хранить то, что путем личного подвига, многолетнего кропотливого труда, было создано отцом Матфеем. Мы, к сожалению, очень часто легко расстаемся с людьми и традициями, не зная им цену. Разрушать всегда проще, чем созидать, поэтому, если мы даже от чего-то отказываемся в силу тех или иных причин и соображений, это нужно делать очень вдумчиво, рассудительно и осторожно.

Народная мудрость гласит: «хорошее видится на расстоянии», в том числе и временном. При наблюдении за современным состоянием богослужебного пения и тенденциями его развития, думается, что значимость наследия отца Матфея и сформированной им цельной богослужебно-певческой лаврской традиции будет только возрастать.

 Беседу вела Анастасия Бетина,
студентка 5-го курса Казанской государственной консерватории