Протопресвитер Матфей Стаднюк: Учеба в Троице-Сергиевой лавре – это особый Промысл Божий

-Отец Матфей пожалуйста, расскажите о пастырских курсах при Почаевской лавре! Ведь именно там Вы получили первое богословское образование?

- На пастырские курсы при Почаевской лавре я поступил в 1942 году и, как и полагалось, проучился там два года. Мое родное село - Залесцы – находилось всего в 8 км. от Лавры, так что все места были мне родные. Время учебы пришлось на годы войны и немецкой оккупации. Мы страдали от голода, но все равно впечатления о времени учебы на тех курсах незабываемы.

Курсы находились прямо в Почаевской лавре, святыне, которая почитается во всем христианском мире. Трудностей было много, но мы не обращали на них внимания и думали только об образовании. Питались, как могли, ходили в поле, картошку подбирали, да и Лавра немножко помогала.

Народ сопротивлялся оккупации, и все мы были начеку, потому что существовала реальная опасность, что нас заберут в Германию. На случай, если бы немцы пришли в Лавру, у нас был запасной выход, но он нам не понадобился, потому что входить в монастырь немцы боялись.

На курсах в Лавре у нас были местные преподаватели, некоторые окончили Варшавский богословский факультет. Много внимания уделялось проповеди Слова Божия, и во время учебы нам часто надо было проповедовать.

Тогда мне было 16-17 лет, и я по послушанию проповедовал в Лаврских храмах. Помню, были холодные годы. Зимой мы надевали на себя все, что можно, приходили на утренние богослужения рано, в шесть часов утра, и в положенное время выходили на амвон. Преподаватели стояли рядом и слушали, как студенты, мальчишки, проповедовали Слово Божие.

Много внимания уделялось церковному пению и церковной службе. Мы обязательно посещали Лаврские богослужения. На территории монастыря был небольшой храмик, там наши студенты учились совершать богослужение и петь на службе.

Учебной литературы было очень мало. Евангелие доставали с трудом, ведь в то время духовная литература сжигалась безбожниками и иметь дома религиозные книги было запрещено.

Занятия вели пожилые, опытные преподаватели. Учеба шла хорошо. В Почаеве были архиереи, ректором был архимандрит Вениамин (Новицкий), будущий архиепископ Чебоксарский и Чувашский, преподавал владыка Пантелеимон, и они нас хорошо учили.

Житейских условий не было никаких.

Мне вспоминается один случай.  В Почаеве в полукилометре от Лавры было еврейское гетто. Очень помню, как евреев не выпускали в город. Однажды в гетто приехали немцы, и мы услышали выстрелы, потом какое-то пение и снова выстрелы, которые не прекращались. Нам сказали, что сегодня всех жителей гетто расстреливают. Лавра располагается на высоте, мы были там, совсем близко, и слышали, что происходит. Словами нельзя выразить ужаса, который мы испытывали. Мы ведь против всякого убийства, а тут... Выстрелы шли целый день, и почти всех евреев поубивали. Многие прятались, кто как мог, а убежать было невозможно: немцы были везде. Когда наступила ночь, в гетто возник пожар, потому что некоторые евреи думали, что при пожаре смогут спастись. Но что стало с теми, кто оказался в гетто во время пожара, я не знаю. Спаслись и убежали немногие, тысячи  людей были расстреляны.  Этот день оставил очень глубокий отпечаток на душе.

Второй случай касается церковных деятелей. Когда я учился, в Кремнице, недалеко от Почаева, был митрополит Алексий (Громадский), который верно служил Церкви Божией.

Однажды немцы вызвали его в другой город, он поехал, и в лесу его расстреляли. Помню, когда нам сказали об этом, мы все были в ужасе и молились о спасении души владыки.  Надеемся, он будет причислен к лику святых. Сейчас его мощи открыты и пребывают в Кремнице в соборе.

Спустя какое-то время мне из Лавры надо было пройти пешком 60 км через леса как раз той дорогой, на которой был убит митрополит Алексий. Идти было страшно, я знал, что в лесах прятались немцы, но, с Божией помощью,  прошел эту дорогу. Не знаю, ел или нет, но 60 км пробежал и когда пришел к цели и нашел нужного человека, уже на месте поужинал немножко и лег спать. Ноги отказывали.

Было много случаев, когда людей убивали и вывозили их останки за город. Это все ужасные воспоминания о той трагедии, которая была у нас на Родине.

Тогда я был молодой – мне не исполнилось и 18 лет. Из тех, с кем мы учились, осталось в живых несколько человек. Я пишу им письма, немножко помогаю, потому что все уже старые.

Времена, когда мы учились, были необычайные и страшные и хочется надеяться, что война не будет повторяться, потому что война - это ужас. Но все равно вспоминаю те годы с радостью, потому что это было начало моей учебы. И от всего сердца благодарю тех людей, которые даже во время войны заботились о духовном образовании.

- Как получилось, что Вы стали учиться в Московских духовных школах?

- По Промыслу Божию.

После окончания Почаевских курсов мне дали диплом и грамоту, и еще во время войны я стал псаломщиком. В марте 1945 года меня рукоположили во диакона, а через год – во священника и направили на Буковину, то есть в другую епархию, где нуждались в священнике.

Как раз в это время, в 1944 году, в Москве открылся Православный богословский институт, который позже, уже в 1946 году, был преобразован в Московскую духовную семинарию. Располагалась она в помещениях Новодевичьго монастыря, ректором был протоиерей Сергий Савинский. Мне очень захотелось там учиться, и я написал в Москову письмо. Что мне ответили, не помню, но в Москву я тогда не поехал. Три года я прослужил священником на Буковине, но мысль об учебе в Москве меня не оставляла. Я послал второе письмо и написал, что желаю учиться в семинарии. Просил владыку, чтобы он разрешил поехать учиться, но он говорил: «Тебе и тут неплохо, что ты хочешь?». Да и советская власть очень не одобряла церковное образование. Так что возникло много трудностей.

Но я все-таки получил у Архиепископа Черновицкого Андрея благословение, оставил приход  - а у меня хороший приход был – оставил матушку, купил билет на самолет и полетел в Москву.  Был 1949 год, Москва была совсем не такая, как сейчас. Время было трудное, и я набрал в карманы пищи из дома - сливы, сало, - чтобы было чем пропитаться на первых порах. Во «Внуково» мы прилетели ночью, и я уснул прямо в аэропорту. А потом поехал в Троице-Сергиеву лавру.

- Матушка спокойно отнеслась к Вашему отъезду?

-  Ей пришлось непросто. Но, отучившись первый год, я забрал ее к себе.

- Как проходили вступительные экзамены?

- Экзамены надо было сдавать хорошие. Поступали и священники, и те, кто еще не был в священном сане. На момент поступления я уже был священником и чувствовал, что меня могут принять. И действительно, меня приняли, причем сразу в третий класс. Началась другая глава моей жизни.

Уже когда я поступил в Московскую духовную академию, в классе было около 20 человек, а в семинарии даже больше.

Учеба в Троице-Сергиевой лавре – это особый Промысл Божий. Больше всего мы ходили к преподобному Сергию Радонежскому. Будучи семинаристом, я каждый день ходил в Троицкий собор на братский молебен, а уже потом шел на занятия.

Ребята в классе были очень дружные. Некоторые священники и семинаристы приезжали издалека, из других епархий. Не всем нравилось, что у нас была серьезная дисциплина, и некоторые даже уходили из-за того, что такая дисциплина им не нравилась. Многие просто не знали, как вести себя в классе.

На самом деле, отношение ко всем семинаристам было очень хорошее и со стороны преподавателей, и со стороны администрации. Жизнь в послевоенные годы была непростая, Лавра только-только была открыта, и искали людей, которые могли бы делать Божие дело. Шли реставрационные работы, и монастырю, и духовным школам нужно было налаживать свой быт, денег почти не было, но нам, семинаристам, обеспечивали нормальное питание.

Преподавали в Московских духовных школах особые люди. Были прежние преподаватели, которые учились еще в царское время, были сосланы, а потом их вернули. Помню, многие после тюрьмы приходили семинарию в телогрейках. Они вспоминали о ссылках, много рассказывали. Преподавание вообще было очень интересное.

Один из профессоров, протоиерей Тихон Попов, в 30-е годы стал обновленческим митрополитом, а потом бы сослан в Казахстан.

В середине 40-х годов он покаялся и был принят в лоно Церкви. Стал ректором Московского Богословского института, а потом просто преподавал у нас пастырское, основное и нравственное богословие. Он был очень ученый человек, но к тому времен уже слеп, и на уроки его приводила матушка.  Это сейчас много удобств, а тогда на всю Академию была одна машина, на которой с вокзала привозили гостей, которые прибывали на поезде.

Один из наших преподавателей, отец Николай Никольский, еще до возрождения в Новодевичьем монастыре монашеской жизни был настоятелем в одном из тамошних храмов. Это был очень добродушный человек, который вел у нас занятия, а потом в какой-то момент он пропал. Мы узнали, что он был арестован. Через два года его выпустили и он вернулся в семинарию преподавать. Семинаристы – народ дотошный - спрашивали: «За что Вы попали в тюрьму?» - «За болтовню». А посадили его за то, что он откровенно говорил о том, как живут за границей, что есть у них, чего нет у нас.

Мне очень запомнился протоиерей Александр Смирнов, который с 1943 по 1949 годы был ответственным секретарем редакции «Журнала Московской Патриархии», а в 1949 году стал ректором Московских духовных школ. В Москве он настоятельствовал в Николо-Кузнецком храме, был видный протоиерей и очень много занимался приходом, организовывал для прихожан хорошие поездки в Троице-Сергиеву лавру и нанимал для этого отдельный поезд, что тогда было новинкой.

Как-то раз меня отправили в Москву к нему на именины. В Николо-Кузнецком храме собралось очень много народа и священников, я был молодой иерей и стоял в самом конце. И когда после литургии мы служили молебен, отец Александр сказал мне, чтобы я возглас говорил. Потом праздновали день его ангела, и все произносили поздравительные речи. Прошло немного времени, и отец Александр заболел. В Троице-Сергиевой лавре молились о его здравии, но все равно скоро отец Александр умер. И через месяц или два после тех именин я опять приехал в Николо-Кузнецкий храм, но уже на похороны. И те же, кто был на именинах, и произносили праздничные речи, теперь собрались на похоронах и говорили прощальное слово.

- Девушки ведь в семинарии не учились?

- Нет. Но Академия делила территорию с Педагогическим институтом: половина здания принадлежала ему, и внутренняя дверь из Академии в институт была наполовину заложена кирпичами. Там, где сейчас Покровский академический храм, был институтский клуб.  Мы занимаемся – а в клубе танцы... 

Бывало, ребята перебирались через забор во дворе, чтобы познакомиться с девушками, а потом перепрыгивали обратно. Потом некоторые наши семинаристы женились на студентках института, и я знаю многих матушек, которые когда-то там учились. А потом Академии отдали знание целиком, а на месте клуба теперь прекрасный храм Божий.

- Патриарх Алексий Iчасто приезжал в Академию?

- Приезды в Академию Патриарха и митрополитов были для нас особыми событиями, праздниками, например, совершенно неординарное событие было, когда приезжали митрополиты из Сибири.

Патриарх Алексий I очень заботился о духовной школе, потому что знал, что учеба необходима для Русской Церкви. Святейший часто приезжал к нам на уроки, очень любил семинаристов, нередко присутствовал на экзаменах и ставил отметки.   Иногда упрекал преподавателей: «Почему Вы ставите «тройку»? Он на «пятерку» знает»! – «Знает-то знает, но я ему «три с плюсом» поставлю». Патриарх говорит: «А я – «пятерку».

После 4-го класса, то есть после окончания семинарии, мне сказали, что надо идти на приход. Московские батюшки предлагали хорошие приходы, но я был в раздумьях – то ли идти дальше учиться в Академию, то ли заканчивать учебу и ехать на приход, и сомнения мои разрешил профессор Савицкий, который вел догматическое богословие. Вообще это был очень строгий преподаватель, который мало с кем беседовал. Видимо, он догадывался о моих сомнениях и как-то, уже когда моя учеба в семинарии подходила к концу, взял меня с собой прогуляться и сказал: «Мой совет Вам - идти в Академию. Чего Вы боитесь? Строгих преподавателей? Меня вот считают строгим, а я не такой строгий, как кажется. Идите и не бойтесь». Я его послушал и пошел в Академию. А с профессором установились добрые отношения: он приглашал меня домой, мы беседовали, и это было незабываемо.

Учась в Академии, я чувствовал себя героем, потому что быть студентом Академии было очень престижно. Когда я ездил домой в Почаев, где жили родители, все – и священники, и миряне – относились ко мне с уважением, интересовались, что происходит в церковной жизни Москвы, и для меня такое отношение было большой морально поддержкой.

Во время учебы я часто ездил в Москву служить на приходах, как и другие студенты в священном сане. В первую очередь мы служили в Новодевичьем монастыре, в котором вначале располагались Московские духовные школы, но ездили и по другим храмам. Впечатления о тех годах тоже незабываемы. Храмы не вмещали народа, и мы открывали окна, чтобы служба была слышна во дворе. На Пасху площадь перед храмом была забита народом. Такой техники, как сейчас, не было, и выбирали самых голосистых батюшек, которые выходили к народу читать «Огласительное слово» святителя Иоанна Златоуста. Люди любили нас и радовались, видя, как стараются молодые священники.

Когда я, с Божией помощью, в 1955 году оканчивал Академию, дипломы вручал нам сам Патриарх Алексий I. Он приглашал нас в покои, там же были ректор Московских духовных школ протоиерей Константин Ружицкий и  тогдашний Управляющий делами Московской Патриархии протоиерей Николай Колчицкий (в 1956 году он стал по совместительству Председателем Учебного комитета).

Вручая диплом, Патриарх каждого спрашивал: «Куда Вы намерены идти?» К моменту выпуска студенты нашего курса в основном определились с местом дальнейшего служения, а у меня четких планов не было. Когда подошла моя очередь и Патриарх задал вопрос, я ответил, что не знаю, в какую епархию ехать. Тогда Святейший сказал: «Если Вы не знаете, то мы знаем. Отправляем Вас в Москву, будете работать в Патриархии секретарем Учебного комитета».  Говорю: «Какой из меня секретарь?» - «Ничего, научитесь». С того времени уже я стал работать в Патриархии, был на разных должностях при трех Патриархах.

Все время – и когда были курсы в Почаевской лавре, и когда открылись Московские духовные школы – мы ценили возможность учиться и благодарили Бога за то, что он даровал нам свободу и возможность получить знания и послужить Церкви. Времена были разные: то легче становилось, то начались хрущевские времена, когда мы жили и не знали, что будет (Помните, Хрущев обещал: «Покажу вам последнего попа»?). Но все равно учиться было интересно.

Я не сказал ничего нового, а только то, что было у меня на сердце.

Троице-Сергиевой Лавре и Московской духовной академии я хочу низко поклониться за то, что они на протяжении столетий делали на пользу Церкви и народу Божия. Об Академии и ее трудах надо писать и говорить. Дай Боже, чтобы мы помнили это и ценили тех людей, которые трудятся на ниве духовного просвещения, чтобы наши традиции жили в сердцах людей, потому что если мы их потеряем, это будет катастрофа. Дай Боже, чтобы Церковь наша процветала, чтобы процветали Лавра и Духовная академия и чтобы сами мы служили на благо Церкви.

Сейчас Святейший Патриарх Кирилл много делает для процветания Церкви Божией и каждому из нас надо стремиться по своим силам, с чистой душой и чистым сердцем служить Господу и людям.

Дай Боже всем здоровья и чтобы мир Божий был со всеми нами.

Беседовала Ольга Богданова

Портал Учебного комитета

Фото из книги В.А. Любартовича "Божий дар отца Матфея. Пастырский путь протопресвитера Матфея Стаднюка" (Москва, 2010 год) и из открытых интернет-источников.