Лики. Нити. Покрова...

Марина, вы делаете, по сути, невозможное для современного мира. Ваша мастерская создаёт произведения в духе древнего русского лицевого шитья. Древнерусское лицевое шитьё сакрально и сокровенно по своей природе. Это молитва и многолетний труд. Как правило, одна пелена шилась столько же времени, сколько созидался один храм. Скорость 6-8 стежков на 1 миллиметр ткани... Давайте начнём с самого начала — возьмём само название «лицевое шитьё». Объясните, пожалуйста, почему «лицевое»?

В традиционных справочниках написано, что слово «лицевое» образовано от слова «лик». Первое время меня удовлетворяло это название. Однако, по прошествии некоего времени, это объяснение стало для меня недостаточным. Я поняла, что в шитье мы изображаем не лик — лицо святого, а его личность, или собор ликов — собор личностей. Есть такое устойчивое словосочетание: «поющие лики ангелов». Так вот лицевое шитьё — это изображение личностей святых.

Каково же назначение лицевого шитья? Неужели пелены, которые висели в наших древних храмах под святыми образами, не предназначались для молитвы, а имели лишь функцию украшательства? Насколько мне известно, некоторые такие пелены брали с собой в военные походы наши князья вместо тяжёлых, громоздких икон. На них молились так же, как на иконы? Получается, что назначение у лицевого шитья шире, чем у иконописи?

Все церковное искусство осмысленно: и процесс, и результат трудов. Оно есть свидетельство бытия Божия. Действительно, лицевые пелены близки к иконе, и в некоторых случаях могли роль иконы выполнять. Древнее орнаментальное церковное шитье украшательством тоже не назовешь. Но придавать лицевому шитью роль иконы, на мой взгляд, не следует. Шитье — это, скорее, воплощенная молитва.

Вот интересная вещь: образцы лицевого шитья можно увидеть во многих российских музеях — как столичных, так и провинциальных. По музеям мы, собственно, о нём и знаем. А в храмах мы его почему-то не видим. Или не замечаем… Вам не кажется, что это парадокс?

Очень серьёзный и большой вопрос. По одному этому вопросу можно написать целую статью. Действительно, шитья в храмах мы не видим. И это не потому, что оно дорогое, труднодоступное. Вовсе не в этом дело. Наверное, дело в том, что мы по-другому стали относиться к своему служению в церкви. Именно к своему, не к чьему-то. Одно из пониманий этих граней есть отсутствие лицевого шитья в храме. Но если оно там и появляется, то всё равно остаётся невидимым. Это явление не нашего времени и не нашего понимания служения. Может быть, в этом вопросе кроются все проблемы нашего лицевого шитья — истинная причина его так называемой невостребованности. Это происходит не потому, что кто-то плохой не пускает его в современный храм, и не потому, что оно дорого, причина лежит гораздо глубже…

Но всё же в каких-то храмах оно есть?

Конечно. В Успенском кафедральном соборе города Смоленска хранится, как историческая и духовная святыня, плащаница княгини Евфросинии Старицкой, одна из четырёх больших её плащаниц. Это композиция «Положение во гроб», длиной более, чем два метра. Из современного шитья в наших храмах чаще всего встречаются плащаницы, покровы на мощи и хоругви. Также в алтаре иногда можно увидеть образцы лицевого шитья — это воздухи и покровцы, напрестольные одежды и катапетасмы. Элементы лицевого шитья присутствуют на священнических одеждах, на облачениях епископов и Святейшего Патриарха.

Современное лицевое шитьё можно увидеть в некоторых храмах Москвы. В Томске — покров на мощи преподобного Феодора Томского. В Сергиевом Посаде — покровы на мощи преподобного Сергия Радонежского, четыре из них вышиты в нашей мастерской и нашими учениками. Лицевое шитье украшает также Покровский храм Московской духовной академии.  

Вы упомянули лицевое шитьё в стиле ХIХ века. Его принципиальное отличие от шитья ХVI века, очевидно, в потере сакральности, духовного смысла, возвышающего дух молящегося человека? Новый стиль всё это убил?

Украшательство очень глубоко внедрилось в понимание роли церковного шитья. Сакральный, высокий смысл лицевого шитья сейчас мало заметен в современном храме. По очень распространённому современному представлению храм в первую очередь нуждается во внешнем благолепии, благообразии. Узорочье, резьба, декоративная вышивка соприсутствуют твоей молитве. Ты по привычке, видя храмовое украшение, сразу начинаешь чувствовать себя в храме. У нас, таким образом, выработан стереотип восприятия. Это, как многие сейчас ассоциируют Веделя с Великим Постом: «Покаяния отверзи ми двери…» Украшательство со всеми его музыкальными ходами, интервалами, с великолепием пения ассоциируется у нас с покаянием. Когда в Черниговском монастыре древний храм ХII века в конце 90-х годов ХХ века решили украсить в изначальном стиле, восстановить всё древнее убранство, и уже начали работы по изготовлению иконостасов в древнерусском домонгольском стиле, и начали планировать росписи, то насельницы монастыря, особенно те, кто был уже в возрасте, со скорбью восприняли такие перемены. Им показалось, что все эти грядущие «новшества» угрожают их вере, их духовной жизни.

Как странно… Многие русские православные художники, иконописцы, наоборот, мечтают о восстановлении того — первоначального, чистого, олицетворяющего великий русский столп веры и святости. Им и нам верится, что первоначальный облик древнерусских храмов очень помог бы верующим людям в становлении духовной жизни.  

Один замечательный иконописец мне однажды сказал, что неслучайно древние иконы сохранил Господь до наших дней. Они нам необходимы, как воздух, именно по той самой причине, которую вы назвали. Мы должны видеть высоту духа перед собой — должны видеть, куда нам стремиться. И в творчестве в том числе.

Вопрос насущный и, одновременно, наивный, и где-то даже кощунственный: почему нельзя применять вышивальные машины в лицевом шитье? Ведь вы знаете — они применяются весьма активно во многих мастерских. Что там говорить — с машинкой быстро, ровно, удобно…

Какая наша жизнь — такое искусство мы и имеем. Как мы молимся — то мы и получаем. Поэтому насильственно внедрить древнее лицевое шитьё просто невозможно. Запретить машинки, назвать их бесовским изобретением тоже не выход. Здесь ответ прост и однозначен: лицевая вышивка — это не этого порядка занятие. В любом монастыре, как я предполагаю, может существовать и машинная вышивка, как плод нашего времени, и вышивка лицевая, как сокровенное делание, выполняемая в отдельных кельях, отдельными мастерицами. Лицевое шитьё иначе не существует. Оно существует исключительно как служение, как плод молитвы. И то часто высказываемое утверждение: «Вы не можете найти спрос на своё шитьё, потому что сильную конкуренцию составляет машинное шитьё» совершенно нелепо. Речь идёт об абсолютно разных вещах, их друг с другом отождествлять никак нельзя. По смыслу они никак не связаны. Ведь вышитые ткани — ни машинные, ни ручные, — Богу не нужны. Сам процесс вышивки нужен самой мастерице. Это занятие не может быть профессией, заработком, лицевое шитьё не может быть товаром. Это образ жизни.

Вот, кстати, — многие говорят, что этим заниматься могут только блаженные. Современные женщины негодны для этого занятия. Что бы вы сказали в ответ? Блаженные? Сразу вспоминаю свою любимую святую — блаженную Ксению Петербургскую. Только в житии не сказано, вышивала ли она? Вышивальщицей была святая преподобная София Суздальская, бывшая супруга Царя Василия III, отправленная им в монастырь. Всем известно, что вышивальщицей была святая благоверная княгиня Феврония Муромская. Вышивкой в древности занимались исключительно княжеские жены и вся женская половина княжеских теремов. Многие из них, действительно, отличались богоугодной жизнью.

С точки зрения освоения техники, любая современная женщина может научиться лицевому шитью. В лицевом шитье нет вообще ни одного сложного приёма. Все приёмы лицевого шитья может освоить маленькая девочка. Здесь речь идёт лишь о призвании. Проще говоря, не каждой женщине это интересно. И в этом ничего плохого нет. Не каждой же вышивать! Здесь слова «терпение» нет. Вы шьёте не потому, что вам надо шить, а потому, что вы не можете не шить. Но это, несомненно, духовная жизнь, к ней надо прийти. И приходят женщины абсолютно разные — с разным образованием, характером, профессией. Вот, позвал кого Господь, те и приходят. Также вполне ответственно могу сказать, что те, кто начинает заниматься лицевым шитьём, уже дело это не прекращают. Настолько это увлекательное и интересное занятие. Очень много составляющих, которые тебя радуют в этом деле.

Расскажите, пожалуйста, про свою мастерскую.

Мастерская лицевого шитья располагается в стенах Троице-Сергиевой лавры. Появилась она благодаря замыслу ректора Московской духовной академии архиепископа Верейского Евгения. Идею поддержал заведующий Иконописной школы, архимандрит Лука (Головков). Так мы стали отделением Иконописной школы. Из года в год на лицевое шитьё приходит не больше 10 человек. Практически все, за редким исключением, кто подаёт документы — поступают. Хотя экзамены очень серьёзные.

Я знаю, что у вас студентки не только из России…

Да, у нас есть две студентки из Польши, одна девушка из Сербии.

Лицевому шитью можно научиться, поступив в Иконописную школу при МДА, или ещё есть какая-то возможность?

Да, есть. У нас можно проходить стажировку. Это для любого возраста. Время обучения в течении учебного года, дни обучения выбираются по согласованию с учащимся. И обучение, и стажировка бесплатны для всех. Питание и проживание обеспечивает себе сам стажёр.

Стажировка предполагает только практику?

Да. Обязательно в программу включается посещение ризницы Троице-Сергиевой лавры. Здесь надо сказать благодарственное слово музейным сотрудникам, без помощи которых мы бы очень многого не смогли увидеть. Они всегда шли нам навстречу.

Вы поднимаете больной вопрос взаимоотношений музея и церкви.

Для меня это не больной вопрос. Я лично встречалась с искусствоведами Людмилой Дмитриевной Лихачёвой, Наталией Андреевной Маясовой, Татьяной Николаевной Манушиной, Александром Владимировичем Силкиным. Много для нашей мастерской значит участие реставратора Тамары Александровны Горошко. Все они очень живо и необыкновенно трепетно относились к нашему деланию. И, как следствие, старались помочь нам. Я им очень благодарна. Людмила Дмитриевна как хранитель собрания древнерусского шитья Русского музея в своё время рассказала нам о шитье ХVII века, к которому я относилась предвзято из-за особенностей иконографии. Её рассказ остался в моей памяти как потрясающе живое, любовное отношение к искусству вышивки. Она как будто соприсутствовала созданию шитых покровов, настолько ясными были её комментарии. Там, в другом времени, получил оправдание смысл раздражавших меня ранее иконографических форм. Позже я надеялась хоть отголосок этого впечатления найти в её опубликованных работах, но живое слово и стиль научной публикации разнились.

Кстати, я бы хотела вернуться к вопросу машинной вышивки. Ведь понятие «ровненько» — это понятие наше, современное. Мы со школы привыкли мерить всё клетками тетрадки и линейками, и другими измерительными приборами. Но всего этого не было у людей средневековой Руси. Они жили совершенно иными критериями красоты. Эти критерии были ближе к словам «бережно» и «трепетно».

Мы сотворцы с Господом. И поэтому в нашем деле очень важно благоговение. Без благоговения невозможно сохранить в себе тот бережный подход, который необходим нам в нашем деле.

Не так давно музеи московского Кремля выпустили два многоценных альбома: «Древнерусское лицевое шитьё» и «Драгоценные ткани». Смотришь их и видишь, что в искусстве Святой Руси всё по-другому: простота и чистота восприятия миров тварного и горнего естественно сочетаются практически с первозданной, райской красотой.

Древние произведения свидетельствуют о свободе и подлинности жизни древнерусского художника.

Как появляются современные мастерские? И каковы творческие принципы вашей мастерской?  

В начале каждой современной мастерской стоит, чаще всего, один человек. Один в поле не воин, поэтому постепенно появляются сотрудники, соратники. Так образуются мастерские. Как-то так сложилось, что творческие принципы работы мастерской сообразуются с принципами работы мастерицы-основательницы.

Поскольку нашу мастерскую поручили устраивать мне, то начальные принципы в ней мои и моих учителей. Я училась у Натальи Эммануиловны Утевской — замечательной, выдающейся мастерицы, Царствия ей Небесного, и низкий ей поклон. Также многими советами я пользовалась у старейших наших лаврских мастериц — Нины и Нади Осиповых. Именно сёстры Осиповы советовали мне в первую очередь обращаться к древним нашим образцам лицевого шитья. Они, в свою очередь, пользовались секретами мастерства мастериц-реставраторов Московского Кремля, а те учились у златошвеек дореволюционных мастерских Московского Кремля. Вот откуда истоки.

Мы не копируем в учебных целях и не строим на этом учебный процесс. Я считаю, что для лицевого шитья это неприемлемый способ научения. Следует не копировать, но воспроизводить творческие принципы и технические приёмы.

Почему нельзя копировать?

Это попросту невозможно. Искусство лицевого шитья не копируемое. Техника изготовления вышивки такова, что повторному воспроизведению не подлежит. Факторов очень много. Например, первоначальный рисунок, нанесенный художником прямо на ткань, изменяется многажды в процессе шитья, потом еще раз при снятии с пялец, а далее и при жизни, бытовании этой пелены. Воспроизвести всю последовательность изменений изображения естественным образом невозможно.

Шитьё, как живой человек. Оно меняется так же естественно и уникально.

Есть замечательный опыт московского реставратора и вышивальщицы Натальи Черновой, которая для экспозиции Казанского музея самую древнюю пелену Казанской иконы Божией Матери воссоздала практически путём копирования. Это было музейное копирование с целью сохранения в более адекватных условиях подлинника — ветхого древнего шитья. Здесь имеет место не занятие лицевым шитьём, а именно техническая реставраторская задача создать крепкую новую копию для зрителей.

В древности орнамент у каждой мастерицы, и практически у каждой вещи, был свой. Если посмотреть внимательно каталог Маясовой, то мы увидим, что в каждой работе орнамент уникален. Хотя закономерности в построении и расположении орнаментов, несомненно, существуют. Взять свою вышивку и приделать к ней орнамент от другой работы нельзя. Из этой конкретной вышивки орнамент должен вырасти свой. Он призван раскрыть исторический или иконографический смысл именно этого шитья. Это как припев одной песни не может быть приделан к запеву другой...

Мы воссоздаём, пытаемся почувствовать, проникнуться драгоценным фимиамом Святой Руси, создавая новые, тоже в своём роде уникальные, неповторимые работы. Мы в начале пути. Совсем недавно известный искусствовед, специалист по древнерусскому шитью Татьяна Манушина сказала, что у современного шитья должно появиться своё лицо. Значит, мы еще только обретаем нашу веру, молитву и искусство. Всё впереди.

Беседовала Наталия Стяжкина