VI Вселенский Собор

10 сентября 680 г. император Константин IV издал на имя столичного патриарха Георгия сакру о созыве Собора, который открылся «в царствование боговенчанных и светлейших государей Флавиев, благочестивейшего Константина, богопоставленного великого государя, постоянного августа и самодержца, в двадцать седьмый год царствования его и в тринадцатый консульства его богомудрой кротости, также богохранимых братьев его Ираклия и Тиверия, в двадцать второй год, в седьмый день месяца ноября, индиктиона девятого»^[1], то есть 7 ноября 680 г., в Трулльской палате императорского дворца. Латинское название палаты in trullo связано с ее сводчатым потолком. Председательствовал на 11 первых заседаниях Собора император Константин. В президиуме по правую сторону от императорского трона заняли места патриархи Константинопольский Георгий, Антиохийский Макарий и апокрисиарий Александрийского престола иеромонах Петр. По левую сторону от императора сидели папские легаты – пресвитеры Феодор и Георгий и диакон Иоанн, а также местоблюститель Иерусалимского престола пресвитер Феодор. Посреди палаты на аналое лежало Евангелие.

На первом заседании присутствовало 43 епископа, а затем число участников Собора росло. Под последним деянием стоят 174 подписи епископов или представлявших их клириков. Феофан Исповедник в своей «Летописи» пишет о «Вселенском шестом Соборе из двухсот восьмидесяти девяти епископов» – но это несомненное преувеличение числа соборных отцов. Собор продолжался более 10 месяцев: с 7 ноября 680 по 16 сентября 681 г. За это время состоялось 18 заседаний. Начиная с 12-го заседания, председательствовали на них назначенные императором сановники – патриции.

Уже на первом заседании завязалась острая богословская дискуссия. Представители папы, обратившись к императору, заявили: «Так как около 46-ти лет тому назад бывшие в различное время предстоятель сего царствующего богохранимого вашего города, то есть Сергий, Павел, Пирр и Петр, также Кир, бывший некогда предстоятелем Александрийским, и Феодор, бывший епископом города, называемого Фаран, и некоторые другие, последовавшие им, ввели некоторые новые выражения, противные православной вере, и произвели смуты во Вселенской Церкви, исповедуя и уча, что в домостроительстве воплощения единого от Святыя Троицы Господа нашего Иисуса Христа одна воля и одно действие, и много раз верноподданный вам наш апостольский престол отвергал это учение, потом умолял и доселе нисколько не успел отвратить их от такого злословного мнения: то мы просим боговенчанное ваше могущество, пусть представители святейшей Константинопольской церкви скажут, откуда явилось это нововведение»^[2].

Император попросил Константинопольского и Антиохийского патриархов дать объяснения. Вызов, брошенный папскими легатами, подхватил патриарх Антиохийский Макарий, и как оказалось, он по-прежнему придерживался монофелитской христологии: «Мы не делали никаких нововведений в учении, но как приняли от Вселенских Соборов и святых уважаемых отцов, также от предстоятелей сего святого города Сергия, Павла, Пирра и Петра, также от Гонория, бывшего папы древнего Рима, и Кира, бывшего папы Александрийского, то есть о воле и действии»^[3]. Для подтверждения соответствия монофелитского учения Преданию Патриарх Макарий попросил принести в палату акты прежних Соборов. По приказанию императора хартофилакс диакон Георгий принес из патриаршей библиотеки книги соборных деяний, а антиохийский клирик иеромонах Стефан огласил одно место из актов III Вселенского Собора – цитату из послания святителя Кирилла Александрийского императору Феодосию II, где говорилось, что чрез Господа Иисуса Христа «цари царствуют и сильные творят правду, как сказано в Писании, ибо воля Его всемогуща»^[4], после чего Макарий сказал: «Вот, государь, я доказал, что в Христе одна воля»^[5]. В ответ на столь легковесное «доказательство» папские представители пояснили, что «святейший Кирилл написал эти слова, имея в виду божественное и вседержительное естество Его, которое у Него общее с Отцом и Святым Духом»^[6].

Отдельных вырванных из контекста выражений было, конечно, недостаточно, чтобы на их основании делать богословские выводы. Поэтому по указанию императора деяния Эфесского Собора были прочитаны полностью, а на втором соборном заседании, состоявшемся 10 ноября, зачитаны были деяния Халкидонского Собора. При чтении томоса папы Льва представители Римской Церкви обратили особое внимание на слова о том, что «то и другое естество, во взаимном общении, обнаруживают действия, свойственные их природе»^[7], обнаружив в них отеческое свидетельство о двух действиях во Христе, но патриарх Макарий, обращаясь к императору, сказал: «Я, государь, не исповедую двух действий и не думаю, чтобы блаженной памяти Лев в этих словах говорил о двух действиях». За этим последовал диалог с ним императора: «Ты полагаешь, что он исповедовал одно действие?» – «Я не говорю о числе, но, следуя святому Дионисию, называю Его действие богомужным…» – «Как же ты понимаешь богомужное действие?» – «Я не рассуждаю»^[8]. Чтение соборных актов было возобновлено и продолжалось до конца заседания.

На третьем заседании, состоявшемся 13 ноября, были оглашены акты V Вселенского Собора. При этом выявлены были подлоги: «слово блаженной памяти Мины, архиепископа Константинопольского, к Вигилию… папе Римскому, о том, что во Христе одна воля»^[9], оказалось фальсификатом, включенным в акты V Собора при патриархах-монофелитах: патриарх Мина скончался за 6 лет до Собора, созванного при патриархе Евтихии. Подложность этого документа обличало и то обстоятельство, что листы, содержавшие это «Слово», не были пронумерованы. По указанию императора эти листы были удалены из актов V Вселенского Собора. Фальшивками оказались при позднейшем их исследовании специальной комиссией включенные задним числом в Деяния послания папы Вигилия, адресованные императору Юстиниану и августе Феодоре, с упоминанием одного действия во Христе. Чтение этих посланий было прервано замечанием папских легатов о том, что Вигилий никогда не исповедовал одного действия.

 

Шестой Вселенский Собор (миниатюра Хроники Константина Манасии)

На следующем заседании, 15 ноября, был оглашен греческий перевод послания папы Агафона и Римского собора, адресованный императору Константину и его соправителям августам Ираклию и Тиверию. 5-е заседание Собора состоялось после 20-дневного перерыва – 7 декабря. На нем зачитаны были представленный патриархом Антиохийским Макарием свиток выписок из творений святых отцов, «учащих, – как он утверждал, – об одной воле Господа нашего Иисуса Христа, которая есть также воля Отца и Святого Духа»^[10].

Затем деяния Собора были прерваны более чем на два месяца. На заседании, состоявшемся 12 февраля 681 г., продолжено было чтение собранных патриархом Макарием и его помощниками высказываний отцов, которые, по его убеждению, содержали учение об одной воле во Христе. Выслушав их, посланцы папы заявили: «Представленными свидетельствами боголюбезный Макарий, архиепископ Антиохийский, Стефан, ученик его, Петр боголюбезный епископ Никомидийский, и Соломон, боголюбезный епископ Кланейский, нисколько не доказали одного хотения и одного действия в домостроительстве воплощения Господа нашего Иисуса Христа... Они выдали за свидетельства об одном хотении в домостроительстве воплощения Господа нашего Иисуса Христа те, которые относятся к учению об одной воле Троицы; а те свидетельства, которые идут к делу и относятся к домостроительству воплощения... они исказили и в смысле и в выражениях»^[11]. Поэтому папские легаты попросили сверить представленные выписки со свитками подлинных текстов отцов, хранившимися в патриаршей библиотеке. На следующий день, 13 февраля, сами легаты представили сборник святоотеческих свидетельств о двух волях и двух действиях во Христе.

8-е деяние Собора состоялось 7 марта. Оно имело решающее значение. На нем патриарх Константинопольский Георгий, ранее высказывавшийся в поддержку своего Антиохийского собрата, заявил о своем согласии с исповеданием диафелитского учения, изложенного в послании папы Агафона императору Константину. Вслед за ним и другие епископы Константинопольского патриархата заявили о своей приверженности учению о двух волях во Христе. Затем император обратился к патриарху Макарию: «Как вы думаете о домостроительстве Господа нашего Иисуса Христа?»^[12]. В ответ Макарий, не устрашенный тем, что его былые единомышленники переменили свои убеждения, снова солидаризировался с монофелитским учением: «Мы… исповедуем одного Господа нашего Иисуса Христа в новом образе, без телесных хотений и человеческих помыслов, потому что, имея одно хотение к принятию всех этих страстей, Он... имел одну и ту же силу к перенесению всех их... и в этом мы согласны с учением как пяти святых Соборов, так и богомудрого Гонория, Сергия, Павла, Петра и прочих... исповедуя в Господе нашем Иисусе Христе одно ипостасное хотение и богомужное Его действие. Мы… исповедуем, что вочеловечившийся Бог Слово совершал и божественное не как Бог, и человеческое не как человек, но совершал некоторое новое богомужное действие». По указанию императора в палату было доставлено и оглашено изложенное в письменном виде исповедание Макария. В нем он к анафематствованию осужденных ранее Вселенскими Соборами ересиархов и еретиков присовокупил «присоединившегося к ним, не заслуживающего имени, Максима и нечестивых учеников его; этот язычник (святой Максим Исповедник – В. Ц.) учил манихействовать и отвергать тело Христа, Бога нашего; (анафематствуем) и нечестивое его учение, которое прежде нас отвергли блаженнейшие отцы наши; я разумею Гонория, Сергия и Кира и бывших после них учителей и предстоятелей церквей»^[13]. Затем Макарий упомянул среди противников учения Максима прадеда императора Константина IV Ираклия. В ответ на предложение императора исповедать веру в «два естественных хотения и два естественных действия»^[14] во Христе Макарий заявил: «Я не скажу, что два естественные хотения и два естественные действия в домостроительстве воплощения Господа нашего Иисуса Христа, хотя бы меня разрубили на мелкие части и бросили в море»^[15]. Выслушав Макария, отцы Собора произвели сверку сделанных им выписок из творений отцов с их подлинными текстами, и в результате были «установлены пропуски, сделанные, по собственному заявлению патриарха Макария, с целью обоснования монофелитства»^[16].

На заседании 8 марта продолжалась сверка подборки святоотеческих цитат, выполненной Макарием и его помощниками, с подлинными текстами отцов, выявившая присутствие в ней подделок и злонамеренных пропусков. Патриарху Макарию и его ученику монаху Стефану было предъявлено обвинение, на основании которого вынесли соборный приговор: «Поелику ясно обнаружено, что вы заботились об извращении божественных догматов и искажали учение святых и уважаемых отцов, а скорее принимали мнение еретиков и последовали тому, чему они учили на погибель православному народу; то мы определяем, чтобы вы были лишены всякого иерархического достоинства и служения»^[17]. Раздались аккламации: «Многая лета императору! Православному императору многая лета! Вон еретика! Новому Евтихию злые лета! Новому Аполлинарию злые лета! Вон еретика!»^[18]. И ученик Макария Стефан, – как сообщают об этом «Деяния» Собора, – «был вытолкан и выгнан вон»^[19].

На 10-м заседании, 18 марта, продолжилось чтение патристических свидетельств, оглашены были и тексты анафематствованных еретиков, в которых обнаружились монофелитские идеи, компрометировавшие защитников учения о единой воле во Христе своей близостью или тождественностью с их суждениями. В заключение епископы, клирики и монахи, которые ранее допускали монофелитские высказывания, огласили свои исповедания, в которых они заявили о совершенном своем согласии с диафелитским учением, содержащемся в послании святого папы Агафона и Римского собора.

 

Патриарх Иерусалимский Софроний

20 марта заседание Собора началось с чтения послания патриарха Иерусалимского Софрония патриарху Константинопольскому Сергию, которое признано было православным. Затем приступили к оглашению сочинений уже осужденных Собором Макария и его ученика Стефана, прерванному соборным постановлением: «Прекратить чтение этих душевредных сочинений»^[20]. Для доказательства взаимного единомыслия еретических свидетельств решено было «извлечь из этих сочинений... очевидные богохульства»^[21]. Закрывая заседание, император Константин объявил, что он не сможет присутствовать на следующих заседаниях, когда уже «большая и важнейшая часть настоящего дела совершена»^[22], из-за занятости «делами нашего христолюбивого государства»^[23], повелев патрициям Константину и Анастасию и консуляриям Полиевкту и Петру, присутствуя на Соборе, представлять на нем императора. Тем самым на них возлагались председательские обязанности.

На 12-м заседании, 22 марта, продолжено было чтение документов, относившихся к первой фазе споров, возбужденных появлением ереси. Перед закрытием заседания сановники, представлявшие императора, обратились к отцам Собора: «Благочестивейший и богопоставленный наш государь и великий император, подражая при всяком случае в человеколюбии венчавшему его Богу и ожидая обращения Макария, спрашивает чрез нас, недостойных его рабов, ваш святейший и вселенский Собор, будет ли он восстановлен на своем престоле, если обратится после низложения его святым вашим Собором»^[24]. Ответ был категорическим: «Божественное правило отнюдь не позволяет сидеть на учительском престоле Макарию, состарившемуся в догматах нечестия... Поэтому святый наш Собор... отнюдь не примет на святительский престол сего Макария... соборно низложенного и анафематствованного, а еще просит удалить его за пределы сего богохранимого и царствующего города вместе с его единомышленниками»^[25]. Императорские сановники приняли это постановление к исполнению, после чего присутствовавшие на Соборе представители Антиохийского патриархата избрали преемника низложенному Макарию, и в заседании Собора, состоявшемся 5 апреля, участвовал уже новый патриарх Антиохии Феофан.

На 13-м заседании, 28 марта, Собор вынес постановление относительно ранее скончавшихся ересиархов. Их сочинения были признаны «чуждыми апостольскому учению и определениям святых Соборов и всех славных святых отцов» и «душевредными»^[26]. В принятом постановлении далее говорилось: «Нечестивых догматов их мы отвращаемся, а имена их присудили исключить из святой Церкви Божией, именно имена: Сергия, бывшего предстоятеля сего богохранимого и царствующего города, начавшего переписку о сем нечестивом догмате, Кира Александрийского, Пирра, Павла и Петра... потом Феодора, епископа Фаранского... Кроме того, мы находим нужным вместе с ними извергнуть из святой Церкви Божией и предать анафеме и Гонория, бывшего папу древнего Рима, потому что из писем его к Сергию мы убедились, что он вполне разделял его мнение и подтвердил его нечестивое учение»^[27].

Осуждение Гонория не вызвало на Соборе ни протестов, ни вообще какого бы то ни было противодействия со стороны папских легатов, которые, очевидно, и не подозревали о папской непогрешимости – экзотическом «догмате» I Ватиканского собора. Посланцы святителя Агафона стремились лишь к тому, чтобы Собор сформулировал православное учение о двух волях и двух действиях во Христе, чему служило как изложение самого догмата в соборном оросе, так и осуждение лжеучения, этот догмат искажающего, вместе с анафематствованием самих ересиархов, включая и занимавшего в свое время Римский престол Гонория.

С тех пор случай с соборным анафематствованием папы Гонория представляет собой самую уязвимую брешь в защите учения о папской непогрешимости, из которого с логической неотвратимостью вытекает тезис о том, что ни один из законных епископов Рима не мог ошибиться при официальном изложении вероучения. Для отстаивания этой курьезной идеи требуется изрядная диалектическая дерзость. Ее, в частности, обнаружил известный апологет папской непогрешимости из униатских кругов – П.-П. Иоанну. Воззрения папы Гонория, утверждает он, были православными, но выражены неудачным языком, что послужило монофелитам оружием против защитников православного учения о двух волях во Христе, за что Гонорий и был осужден Собором; поэтому папы – преемники Гонория и признавали его анафематствование. «Осуждение Гонория, – пишет П.-П. Иоанну, – в действительности нисколько не умалило авторитет престола Петра в вопросах веры»^[28]. Однако данное обстоятельство доказывает обратное тому, что хочет доказать изобретательный канонист. Если бы до осуждения Гонория папы притязали на вероучительную непогрешимость, и Церковь их притязания признавала правомерными, то осуждение Гонория либо вовсе не могло состояться, либо своим осуждением папы Собор отверг бы прежде признаваемые притязания. На самом деле Римская кафедра в ту пору еще не претендовала на непогрешимость, и потому, осуждая одного из занимавших ее епископов, подобно тому как на других Соборах осуждались другие епископы, в том числе и предстоятели первых престолов, Собор, говоря словами П.-П. Иоанну, «не умалил авторитет престола Петра». И ни святого Агафона, ни его преемников, чрезмерно щепетильных в вопросах, касавшихся прерогатив Римского престола, осуждение Гонория не смущало.

5 апреля Собор заслушал акты предшествовавшего Собора, и в результате в них были обнаружены злонамеренные интерполяции – тексты, содержавшие выражения, благоприятные для учения о единой воле во Христе. Анализ рассматриваемых документов завершился провозглашением «анафемы так называемому слову Мины к Вигилию и... книжкам Вигилия к блаженной памяти Юстиниану и Феодоре, оказавшимся подложными»^[29]. За этим последовали восклицания: «Анафема всем вообще подделывателям деяний святого и Вселенского пятого Собора. Анафема тем, которые проповедовали устно и излагали письменно, которые проповедуют или будут проповедовать одну волю и одно действие в домостроительстве воплощения Господа нашего Иисуса Христа... Святым четырем Соборам вечная память. Святому пятому Собору вечная память. Многая лета императору. Многая лета великому императору Константину. Многая лета императору миротворцу. Многая лета стражу Православия. Сыне Божий, дай ему жизни. Сыне Божий, дай ему побед». В конце заседания, по предложению епископа Тримифунтского Феодора, было оглашено слово святителя Афанасия Александрийского «На евангельское изречение Ныне душа моя возмутися (Ин 12, 27)»^[30], в котором святой отец говорит о Господе: «Он хотя и Бог, но во плоти, и по плоти исполняет послушание, и над волею плоти торжествует волею Божества... Воле плоти надлежало быть побежденной, подчиниться воле божественной»^[31]. В слове святителя Афанасия Собор нашел ясное святоотеческое свидетельство об исповедании Церковью учения о двух волях во Христе: божественной и человеческой.

14 апреля в Софийском соборе столицы пасхальную литургию по западному обряду совершил папский легат, епископ Порта Римского Иоанн.

26 апреля в соборную палату был приглашен большой оригинал – иеромонах Полихроний. Ревностный фанатичный монофелит, уверенный в своей правоте, он пылко проповедовал ересь и, вероятно, обрел немало сторонников. Из-за масштабов опасности, которую он нес с собой, было принято решение пригласить его на Собор. Когда его ввели в соборную палату и потребовали изложить свою веру, он дерзновенно ответил так: «Я дам изложение своей веры на гробе мертвеца с призыванием Сына Божия, чтобы Он воскресил его; если же он не встанет, то вот Собор и император: пусть будет со мной, что им угодно»^[32]. И Собор пошел ему навстречу, приняв его диковинное условие, после чего Полихроний подал некую грамоту. Она была оглашена: «Я, Полихроний, приветствую и поклоняюсь кротчайшему и боговенчанному великому императору Константину... И видел я множество мужей в белых одеждах, и в средине – мужа… который говорил мне… поспешай, скажи императору Константину, чтобы он не выдумывал новой веры»^[33]. Характерная деталь, говорящая об узости исторического видения фанатика – в его представлении новое или старое мерится масштабом его живой памяти: монофелитское вероучение, которое господствовало в империи во времена его детства, а оно приходилось на правление Ираклия, – это «старая вера», на защиту которой он и стал; cуть дела не меняется от вмешательства в ситуацию элемента визионерского или галлюцинаторного. «И когда я шел из Ираклии в Хризополь, – гласила далее грамота, – и остановился под палящим солнцем... видел я мужа страшного, очень блистающего. Он стал против меня, говоря: кто не исповедует одной воли и богомужного действия, тот не христианин. Я сказал: это предопредил и премудрый император Константин: одну волю и одно действие. Он сказал: очень хорошо и богоугодно»^[34].

Выслушав хартию Полихрония, отцы Собора вышли из Трулльской палаты во двор, куда на носилках принесли мертвеца. На место обещанного чудотворения собралось множество народа. Полихроний возложил свою хартию на труп, но несмотря на то, что он «ждал несколько часов и нашептывал ему»^[35], чуда не получилось, умерший не воскрес. Раздались восклицания: «Анафема новому Симону, анафема Полихронию, обольстителю народа»^[36]. Когда участники Собора вернулись в Трулльскую палату, Полихронию предложили исповедать веру в две естественных воли и два естественных действия во Христе, в надежде, что, пережив фиаско, он понял, из какого источника ему внушена была уверенность в своей правоте, но он не переменил своих убеждений и сказал: «Как говорится в хартии, которую я подал и положил на мертвеца, так я верую в одну волю и богомужное действие, и другого ничего не говорю»^[37]. Собор постановил лишить его сана и монашества, после чего «святый Собор воскликнул: ‟Еретику Полихронию и мудрствующим заодно с ним анафема; Макарию, Стефану и Полихронию анафема. Троица низложила троих”»^[38].

После действа, устроеннного Полихронием, в соборных деяниях наступил длительный перерыв, и следующее заседание состоялось уже только 9 августа. Стремясь к предельной убедительности своих постановлений для сомневающихся и колеблющихся, что побудило соборных отцов предоставить несчастному Полихронию возможность обнаружить свое бессилие и свое безумие и тем обнажить несостоятельность исповедуемого им учения, Собор согласился выслушать некоего пресвитера Константина из Апамеи, который, признавая наличие двух природ во Христе, в то же время проповедовал, что человеческая воля в Нем присутствовала лишь до Голгофы, а на кресте «Господь оставил и совлек ее с Себя вместе с кровию и плотию»^[39], и это распространяемое им учение он изложил на Соборе. При этом он настаивал на своем единомыслии с низложенным патриархом Антиохийским Макарием. Реакцией Собора на это исповедание были выкрики: «Это учение манихеев; это вера Аполлинария. Анафема ему с догматами его; анафема новому Манихею… всем еретикам анафема»^[40]. Низложенный Константин был удален из Трулльской палаты, а соборное заседание завершилось многолетием «православному императору... миротворцу... новому Маркиану... новому Феодосию... новому Юстиниану... стражу Православия»^[41], а также папе Агафону, патриархам Георгию и Феофану, православному Собору и синклиту, и персональными анафемами еретикам: умершим Феодору Фарранскому, Сергию, Киру, Гонорию, Пирру, Павлу, Петру, Макарию и здравствовавшим Макарию, Стефану, Полихронию и «Анергию, епископствовавшему в Перге»^[42].

17 заседание состоялось 11 сентября. Его стенограмма сохранилась лишь в латинском переводе. На этом заседании был подведен итог сделанному на Соборе и выработан проект соборного вероопределения.

 

Святитель Агафон, папа Римский

Завершающее 18 деяние VI Вселенского Собора пришлось на 16 сентября. На нем вновь председательствовал появившийся в соборной палате император Константин IV. На этом заседании было принято догматическое определение – орос, в котором были повторены символы веры отдельно I и II Вселенских Соборов, отрывки из оросов IV и V Соборов и новое вероопределение, которое подвело черту под спорами об одной или двух волях во Христе: «Проповедуем, согласно учению святых отцов, что в Нем два естественных хотения или воли нераздельно, неизменно, неразлучно, неслитно (воспрозводится классическая халкидонская формула относительно двух природ во Христе, состоящая из четырех отрицательных определений, в данном оросе – применительно к двум волям – В. Ц.), и две естественные воли не противоположные, как говорили нечестивые еретики, да не будет, но человеческая Его воля уступает, не противоречит или противоборствует, а подчиняется Его божественной и всемогущей воле... Утверждаем, что в одном и том же Господе нашем Иисусе Христе, истинном Боге нашем, два естественные действия нераздельно, неизменно, неразлучно, неслитно, то есть божественное действие и человеческое действие»^[43]. Дерзающим проповедовать иное учение Собор грозит: епископам и клирикам – низложением, а монахам и мирянам – анафемой.

Первыми поставили подписи под оросом три папских легата: римские пресвитеры Феодор и Георгий и диакон Иоанн, представлявшие на Соборе святителя Агафона. За ними стоят подписи патриарха Константинопольского Георгия, местоблюстителя Александрийского париаршего престола пресвитера Петра, новоизбранного патриарха Антиохийского Феофана, местоблюстителя Иерусалимского престола пресвитера Георгия. Следующая подпись принадлежит Фессалоникийскому епископу Иоанну, и далее следуют подписи других участников Собора: епископов или замещавших их пресвитеров. Ниже всех поставлена подпись императора – «Константин, во Христе император и самодержец римский»^[44].

В конце заседания император произнес слово, в котором выразил пожелание, чтобы «все церкви Божии одними устами и одним сердцем воссылали песнь милосердному Богу нашему, правильно понимая слово Его истины, а гордость всякого еретического самомнения была совершенно уничтожена Его благостию»^[45]. В ответ на эту речь было оглашено приветственное слово императору от лица Собора. Собор также направил папе Агафону послание с изложением соборных решений.

По окончании соборных деяний в атриуме храма святой Софии был вывешен императорский эдикт, которым, по сложившейся традиции, соборным решениям придавался статус государственного закона, так что приверженцам ереси грозили уже не только церковные прещения, но и карательные санкции: чиновникам – конфискация имущества и «лишение пояса»^[46], то есть увольнение со службы, а частным лицам – изгнание «из сего царствующего и вообще всякого нашего города»^[47].

В деяниях VI Вселенского Собора есть особенности, отличающие его от предшествовавших Соборов: едва ли не большую часть его актов составляют авторитетные тексты, соборные и святоотеческие, которые оглашались на его заседаниях. Дискуссия велась, еретические суждения выслушивались, но ответом им служили не столько аргументы православных участников Собора, сколько свидетельства, почерпнутые из творений отцов. Еще одна черта, характеризующая Собор, – это исключительно высокое уважение, которое он обнаружил по отношению к епископу Рима святителю Агафону. Даже томос папы Льва Великого на IV Вселенском Соборе не воспринимался в Халкидоне с таким пиететом и послушанием, как послание святого Агафона и Римского собора 125 отцов, предшествовавшего Вселенскому Собору. Но из этого обстоятельства было бы поспешно заключать о признании VI Вселенским Собором особого вероучительного авторитета Римской кафедры. Подобное предположение разрушается тем, что отцов Собора, а также легатов святителя Агафона нисколько не смутило анафематствование папы Гонория. Никто на Соборе, ни даже папские легаты и западные епископы, участвовавшие в нем, не промолвили ни словечка в защиту ересиарха, никто не попытался исключить его имя из числа посмертно осужденных Собором главных виновников распространения монофелитской ереси. По сложившейся со времен первых Вселенских Соборов традиции осуждению не подверглись императоры, покровительствовавшие еретикам и разделявшие их заблуждения – ни Ираклий, ни Констант, подобно тому как II Вселенский Собор воздержался от анафематствования императоров Констанция или Валента, придерживавшихся арианских убеждений.

Давая итоговую   характеристику Собору, А. В. Карташев заметил не без укоризны: «Собор щедро ублажал императора комплиментами за поддержку православия. Но он полностью умолчал о двух столпах православия и мучениках, силой и примером коих, конечно, вдохновлялись отцы Собора. Ни папа Мартин, ни Максим Исповедник не упомянуты в обширных материалах Собора ни одним словом! Это опять в угоду политике, ибо официально считалось, что святые Мартин и Максим пострадали не за веру, а как политические преступники (!!). Так политическое давление тяготело и над Вселенскими Соборами»^[48]. Отцы Собора могли, разумеется, упомянуть и о том и о другом исповеднике, но для специального рассмотрения их дела у Собора и в самом деле не было оснований: святые Мартин и Максим не подверглись церковному осуждению, поэтому и не было нужды в их церковной реабилитации. Они оба были осуждены формально по политическим обвинениям, и пересмотр их дел не мог по природе вещей входить в компетенцию церковного Собора, но соборное анафематствование ересиархов, в том числе и тех из них, на ком лежала вина за расправу над исповедниками Православия, открыло путь к их позднейшему прославлению в лике святых.

Еще до отъезда папских легатов в Рим оттуда пришло запоздалое известие о преставлении святителя Агафона, который скончался 10 января 681 г. Его преемником стал Лев II. 13 декабря император Константин направил ему послание с изложением хода соборных деяний и соборных решений. В ответном послании, составленном уже в 682 г., папа Лев одобрил все решения Собора, включая и анафематствование своего предшественника по Римской кафедре Гонория: «Анафематствуем изобретателей нового заблуждения, именно Феодора, епископа Фаранского, Кира, епископа Александрийского, Сергия, Пирра, Павла, Петра, скорее подсиживателей, чем предстоятелей церкви Константинопольской, также Гонория, который не просветил сей апостольской церкви учением апостольского предания, но старался гнусным предательством опорочить непорочную веру, и всех умерших в своем заблуждении. Равным образом, отрицаемся и анафематствуем подражателей и сообщников их, какие когда-либо были или ныне есть, именно Макария, бывшего обольстителя церкви Антиохийской, вместе с учеником его заблуждения, лучше же учителем – Стефаном, вместе с ними Полихрония, поистине нового Симеона, который, забавляясь фантазией еретического безобразия, обещался воскресить умершего, а когда не последовало исполнения его пустой дерзости, оказался пред всеми лжецом»^[49]. Послание папы завершается патетическим призывом: «Небесная благодать да сохранит благочестивую державу государя и подчинит ему выи всех народов»^[50].

^[1] Деяния Вселенских Соборов. т. IV, СПБ, 1996, с. 20.

^[2] Там же, с. 22.

^[3] Там же.

^[4] Там же, с.23.

^[5] Там же.

^[6] Там же.

^[7] Там же, с.25

^[8] Там же.

^[9] Там же, стр. 27.

^[10] Там же, стр. 72.

^[11] Там же, стр. 75.

^[12] Там же, стр. 85.

^[13] Там же, стр. 89.

^[14] Там же, стр. 90.

^[15] Там же.

^[16] Вселенские Соборы. М.. 2006, с. 146.

^[17]Деяния Вселенских Соборов. т. IV, СПБ, 1996, стр. 103.

^[18] Там же, стр. 104.

^[19] Там же.

^[20] Там же, стр. 165.

^[21] Там же.

^[22] Там же, стр. 167.

^[23] Там же.

^[24] Там же, стр. с. 180 – 181.

^[25] Там же, стр. 181.

^[26] Там же, стр. 183.

^[27] Там же, стр. 183-184.

^[28] P.-P. Ioannou. Pape, concile et patriarches dans la tradicion canonique juisqu au IX siecle. Roma, 1962, p. 41.

^[29] Деяния, т. IV, цит. изд., стр. 202.

^[30] Там же.

^[31] Там же, стр. 203 – 204

^[32] Там же, стр. 207

^[33] Там же.

^[34] Там же.

^[35] Там же, стр. 208.

^[36] Там же.

^[37] Там же.

^[38] Там же, стр. 209.

^[39] Там же, стр. 212.

^[40] Там же, стр. 213.

^[41] Там же.

^[42] Там же.

^[43] Там же, стр. с. 221 – 222.

^[44] Там же, стр. 230.

^[45] Там же, стр. 231.

^[46] Там же, стр. 254.

^[47] Там же.

^[48] Карташев А.В. Вселенские Соборы. М., 1994, с. 442.

^[49] Деяния, т. IV, цит. изд., с. 263.

^[50] Там же, стр. 264.